Цицерон

7 июня 49 года Цицерон взошел на корабль, отправляющийся в Эпир. Стоя на палубе, он вспомнил греческий миф, обработанный Эсхилом. Семь полководцев выступили в путь, чтобы захватить Фивы. Но один из них, Амфиарай, был великий пророк и видел будущее. Он знал, что они не возьмут город — всем им суждено пасть у ворот Фив. И все же он отправился вместе со всеми, отправился, чтобы умереть. И Цицерон показался себе таким вот Амфиараем. «Как мифический Амфиарай, все зная и все предвидя, я отправился навстречу гибели» (Fam., XIV, 7; VI, 6, 6).

Фарсал

Пусть Помпей и не внушал доверия, пусть о нем шла недобрая слава, все понимали — это будет последний бой за Республику и свободу. И никто не мог оставаться безучастным. Прежние колебания закончились. В лагерь Помпея в Эпире лавиной хлынули люди (Арр. B.C., II, 40).Цвет молодежи Рима и Италии стал под его знамена (Plut. Pomp., 64).Приехал Нигидий Фигул, пифагореец, погруженный в созерцание звезд. Приехал Сервий Сульпиций, так плакавший в доме Цицерона, пожилой ученый, который много лет не держал в руке копья. Приехал молодой Брут, всем сердцем любивший Цезаря, а Помпея ненавидевший лютой ненавистью, ибо во время прежней гражданской войны тот умертвил его отца. Когда же в лагерь, хромая, вошел Тидий Сек-стий, дряхлый, больной старик, почти не выходивший из дому, все поняли, что ни один римлянин, который еще может стоять на ногах, не желает оставить без помощи законы и свободу. У Помпея было много больше воинов, чем у Цезаря. У Помпея была прекрасная позиция. И все-таки победа Цезаря была предрешена.

У него были 11 закаленных в боях легионов, готовых ради него в огонь и в воду, и армия «пропащих» людей. За спиной у них не было ничего, они шли ва-банк — если Цезарь победит, их ждали золото и почести, если проиграет — позор, нищета, долговая яма. У Помпея же были римская аристократия и римская интеллигенция. Они ненавидели Помпея за то, что тот столько лет расшатывал Республику, и презирали его за теперешнее малодушие. Цезарь был полным хозяином в своем лагере. Помпей хозяином не был. Все эти люди явились защищать не его, а свою Республику, и он знал, что одно слово Катона значит для них больше, чем весь его авторитет. Помпей и его ближайшие клевреты вызывали у остальных отвращение. Когда веселые любимцы главнокомандующего вечером болтали у костра и обрывки их разговоров долетали до порядочных людей, у них волосы на голове шевелились. Клевреты Помпея делили будущую добычу и имущество врагов и порой ссорились из-за них, как собаки из-за большой кости. Так, накануне решительной битвы трое из них сцепились из-за должности верховного понтифика, которую занимал Цезарь. Такова была обстановка, когда в лагерь обреченных явился Цицерон.

В первую минуту Помпей страшно обрадовался и сразу воспрянул духом. Но он возликовал рано. Цицерон был в каком-то мрачно-ироническом настроении и, казалось, находил мрачное удовольствие в том, чтобы язвить колючими насмешками главнокомандующего.

Когда один человек стал при нем доказывать, что дела идут хорошо, он сказал:

— Понятно, значит, наше отступление — это военная хитрость.

Другой возразил ему, что рано падать духом — у Помпея еще семь орлов. Цицерон возразил:

— Ты бы меня вполне ободрил, если бы мы воевали с галками.

Помпей наградил одного перебежчика римским гражданством. Цицерон заметил:

— Какой учтивый человек! Галлам он обещает чужое государство, а нам не может вернуть наше собственное.

Весь лагерь приходил в восторг от шуток Цицерона. Все хохотали, он же «расхаживал по лагерю и, сам всегда угрюмый, без тени улыбки на губах, вызывал ненужный и неуместный смех» (Plut. Cic., 38; Macrob. Sat., II, 3).

На Помпея жалко было смотреть. Этот самовлюбленный человек, который всегда красовался и пыжился в лучах всеобщего восхищения, как павлин на солнце, сейчас страдал ужасно. «Он не переносил шуток Цицерона», — говорит Макробий (Sat., II, 3).И просто не знал, что делать. Клевреты посоветовали бороться с Цицероном его же оружием. Помпей после долгих раздумий придумал наконец прекрасную остроту. Муж Туллии был цезариан-цем. Вот он и задумал уколоть Цицерона, напомнив о бесчестии его семьи. При всех он громко и многозначительно спросил:

— Где твой зять?

— С твоим тестем, — последовал мгновенный ответ.

Больше Помпей не решался тягаться с Цицероном. Он окончательно обиделся, надулся и однажды с тяжелым вздохом произнес:

— Я бы очень хотел, чтобы Цицерон перешел к нашим врагам. Тогда бы он, по крайней мере, нас боялся (Ibid.).

С легкой руки Цицерона в лагере стало модно издеваться над Помпеем. Кто-то прозвал его царем царей и Агамемноном, а Фавоний весело кричал: «Друзья, неужели и в этом году не будет у нас тускульских фиг?» (Plut. Pomp., 67),намекая на бегство Помпея из Италии.

Все эти шутки совершенно вывели военачальника из равновесия.