Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Чтобы Цезарю было до конца понятно, кто в Риме представляет верховную власть, Сенат распорядился из десяти его легионов оставить всего два, остальные передать Сенату. Проголосовали организованно и замерли в ожидании, как теперь поступит Цезарь. А он разрушил все предположения: передал восемь легионов, оставил при себе всего два, как требовал Сенат, и ни словом не возразил против разделения огромной богатой Галлии на две провинции – Трансальпийскую и Цизальпинскую. Первую передал другому наместнику – Домицию Агенобарбу, а себе оставил ещё не завоёванную часть Галлии.

Настроение Цезаря изменилось, когда ему доложили о задержании в расположении лагеря двух странно одетых людей – в одеждах рабов. Это были трибуны Марк Антоний и Квинт Кассий, рассказавшие о том, что с ними случилось…

…На днях Сенат обсуждал вопрос о назначении Гнея Помпея главнокомандующим римской армией и передаче ему легионов, возвращающихся из Галлии. Антоний и Кассий выступали против такого назначения, доказывая, что у Помпея недостаточно боевого опыта. Народ любит Цезаря, военного гения и благодетеля, обогатившего Рим. Когда сенаторы всё-таки приняли решение, трибуны от имени римского народа наложили вето, после чего их «позорным и бесчестным образом изгнали из Сената, подвергнув оскорблениям и угрозам расправы». В тот же день Антоний и Кассий, переодевшись рабами, тайно покинули Рим.

Рассказ беглых трибунов до глубины души потряс Цезаря. Он разгневался, призвал командиров, чтобы собрали войско посреди лагеря. Вышел и с возвышения обратился к воинам, указывая на Антония и Кассия:

– Они – народные трибуны, ваши избранники. Смотрите, в каком виде трибуны оказались здесь по вине аристократов из Сената! Трибуны просят вашей поддержки, воины!

Заметив «удивительную перемену в настроении войска», Цезарь с чувством произнёс:

– Врагов Рима в Галлии ещё достаточно, чтобы нам отсыпаться по зимним квартирам. Но в Сенате отказываются продлить мои полномочия. Не означает ли это, мои боевые друзья, что пришло время очистить Сенат от пособников врагов Рима?

Цезарь обвёл взглядом воинов и взялся за рукоятку меча у себя на поясе и уверенно добавил:

– Вот кто продлит мне консульские права и обязанности! А вы мне поможете!

Торжествующие возгласы и удары мечей по щитам лишний раз убедили Цезаря в том, что нет больше нужды призывать за собой армию – легионы сами пойдут за полководцем.

* * *

А в Риме Сенат продолжал торжествовать победу над строптивым наместником Галлии. Отняв у него полномочия главнокомандующего сухопутными войсками и флотом, сенаторы передали их верному им Гнею Помпею. От всех событий – волнений, радости и переживаний – он неожиданно заболел и в намерении исцелиться уехал в имение под Неаполем, где провёл длительное время, больше не интересуясь никакими событиями.

Причиной болезни оказалась банальная простуда, лекарь с недугом справился, настоятельно рекомендуя растительные отвары с медом. Но, даже почувствовав себя здоровым, Помпей никуда не спешил, не объявлялся в Риме, словно он не был главнокомандующим и от него не зависела судьба отечества, – возлежал в саду под ореховым деревом на матрасе из пахучей высушенной морской травы, словно ожидал чего-то неожиданного и не столь приятного. Тому была причины: во время обеда у него из рук выпал кусок хлеба, и он нечаянно затоптал его. Дурное предзнаменование: ведь предки учили, что хлеб, выпавший из рук на пол, обязательно поднимают, кладут на стол, после чего сжигают на семейном алтаре восковое изображение предка, лара… Не хотелось думать о плохом, но толкование случая относится к будущим событиям.

Помпей продолжал проводить бесцельный досуг в имении, изредка посылая раба в дальний угол сада, чтобы тот по солнечным часам с мраморным столом и бронзовым стержнем узнал время. А когда было пасмурно и солнце не показывалось, раб бегал под крышу дома, где хозяин велел установить новинку из Сиракуз – водяные часы, клепсидру, показывавшие время в любую погоду как днем, так и ночью.

Жители Неаполя, узнав об известном военачальнике, его болезненном состоянии, посещениями не тревожили. А когда прошёл слух о его выздоровлении и скором отъезде в Рим, устроили шумное благодарственное празднование с шествиями по городу, жертвоприношениями и накрытыми за счёт казны столами на площади. По пути остальные города и селения проводили торжества по случаю «божественного избавления Помпея Великого от смертельной болезни»: украшенные венками и гирляндами из цветов люди встречали и провожали Помпея Великого; осыпали его колесницу цветами, по ночам проходили факельные шествия. В итоге «гордыня и великая радость овладели Помпеем, вытеснив из его головы все разумные мысли об истинном положении дел»…

* * *