Цицианов

На самом Кавказе использование местных военных ресурсов для решения имперских задач приняло гораздо более широкие масштабы. В рескрипте от 12 сентября 1801 года Кноррингу об обустройстве Грузии Александр I позволил «обращать на дерзновенных (горцев. — В.Л.)репрезалии… и захватами у самих участников набегов вознаграждать претерпения подданных земли Грузинской, понесенные от сих неукротимых народов. Но желательно весьма, чтобы поселяне, на границах Грузии обитающие, и другие, к тому способнейшие, могли быть поставлены на такую же ногу, как линейные кавказские казаки. Изыскивая пристойные меры устроить по времени в Грузии из обитателей ее земскую милицию, вы можете теперь же их к тому предуготовлять, приказывая преследовать злодеев, на свободу их и даже на самую жизнь покушающихся…» [637]. Документы свидетельствуют об участии туземных формирований в операциях российских войск на Лезгинской линии и в районе Военно-Грузинской дороги в 1804 году [638]. Идея «оказачить» местное население была очень живучей. В 1806 году один из чиновников, долгое время служивших на Кавказе, предложил сформировать из татар, тушинцев, пшавов, хевсур «как из людей в Грузии наиболее к военным действиям охотных и способных, конный регулярный полк по примеру Чугуевских казаков. Для народов сих весьма достаточно поощрения к тому освобождением от платежа податей и другие облегчения в гражданских повинностях. Польза же ощутительнейшая быть может от полка, из наций тех составленного, как в рассуждении содержания границ по Алазани, так и самых действий с лезгинцами. Начальство над сим полком вверить российскому чиновнику, а офицерский корпус составить из российского и грузинского дворянства и из старшинских детей татар оных. Известно уже по опытам, сколько честь и слава драгоценны для служащих в нем; а потому ласкаться можно, что служение таковое сблизит нации сии к одинаковым желаниям и взаимной любви» [639]. Однако практических шагов по созданию какого-то закавказского казачества сделано не было.

Во время Персидского похода Петра Великого 1722—1723 годов в составе российского экспедиционного корпуса действовали грузинский и армянский «шквадроны» (эскадроны). В мае 1725 года по приказу русского командования отряд, состоявший из грузин, армян и казаков, разорил персидскую крепость Лашемадан, разгромив отряд, пытавшийся тому воспрепятствовать [640]. В 1732 году национальные формирования стали официально именоваться грузинской и армянской «ротами», причисленными к Низовому корпусу, а их численность составила 416 человек [641]. Однако к 1762 году армяно-грузинский эскадрон совсем «усох» — рядовых осталось в нем всего пять человек, и грузинский царевич Александр, назначенный командиром этих частей, указал, что даже караул при знаменах «…содержать некем» [642].

Другим вариантом использования местных ресурсов было возрождение и укрепление традиционной военной организации Грузии. 17 февраля 1803 года князь Орбелиани представил Цицианову план обороны Грузии от горских набегов, учитывавший многолетний опыт населения и боевые возможности русских войск. Указывалось, что можно использовать традиционную форму военной организации. В нашем распоряжении не имеется свидетельств о том, как реагировало правительство на этот план, но его молчаливое «отвержение» можно объяснить обоснованным опасением того, что возрожденное грузинское войско окажется орудием противников России.

Для офицера, привыкшего к порядку и дисциплине регулярной армии, местные формирования представляли тяжелое зрелище. По словам Н.Н. Муравьева, писавшего уже в «ермоловское» время, осетинские отряды «по беспорядкам ими произведенным, неповиновению и грабительству оказались более обременительными, чем полезными, и были отправлены обратно в горы… Дворяне и князья, которые скрывали в деревнях и замках свои фамильные ненависти, открывали их в сем случае (при сборе ополчения. — В.Л.)в полной мере… Не могу лучше изобразить ополчение сие, как сравнив его с понятиями, которые мы имеем о крестоносцах. Множество дворян, или людей, называющихся таковыми или домогающихся достоинств сих, с прислугою своей, всякий вооружен как лучше кто умел, совершенное безначалие или неповиновение к начальству своему, родовые вражды, пьянство, но при всем при том непомерное желание сразиться с неприятелем, воспоминая о подвигах своих предков, бесконечные обозы с вином, но без хлеба…» Храбрость грузинских князей при отсутствии всякой управляемости привела к тому, что во время первого же боя курдская конница сумела заманить их в засаду. Потери и последующее бездействие деморализовали ополчение, которое занялось грабежами, а потом разбрелось по домам [643].