Цицианов

Мы лишь попытаемся объяснить, какие обстоятельства способствовали тому, что имя Ермолова — одного из четырнадцати главнокомандующих на Кавказе за период с 1801 по 1859 год — не оказалось забытым, в отличие от прочих имен. Прежде всего, Ермолов действительно «покорил» Чечню и Дагестан — большинство владетелей и вольных обществ заявили о своей готовности принести присягу на подданство. О том, что все это временно, что придется вести невероятно долгую и невероятно кровавую войну, тогда не знал никто. Сам Ермолов полагал, что для установления русского правления в горах потребуется всего два года и две пехотные дивизии. При нем войну с горцами назвали войной. До того походы против них считались скорее полицейскими, а не военными акциями. Историю завоевания стали писать с чистого листа, и на первой строке значилось — Ермолов. Признание этого генерала победителем позволяло считать Чечню и Дагестан с 1819 года российской территорией, а горцев, вновь взявшихся за оружие, — не воюющей стороной, а бунтующими подданными, нарушившими ранее данную присягу. В народе есть поверье, что «деньги тянутся к деньгам». Насколько это верно, решать экономистам, но историки твердо знают: «слава тянется к славе». Можно привести множество примеров того, как известному (и заслуженно известному!) историческому деятелю приписываются слова и действия других. Ермолов представлен как изобретатель новой стратегии (продвижение внутрь гор с помощью укрепленных линий, массированная рубка леса и т. д.). Это не вполне соответствует действительности — лес приказывал рубить и Цицианов, но у него в отличие от Ермолова не было в распоряжении тех тысяч «лесорубов с ружьями», которые появились на Кавказе в 1820-е годы. Цицианов устраивал «выдвинутые» форты (то же укрепление возле урочища Урдо на реке Алазани), но ничтожная численность войск, которыми он располагал, не позволяла и думать о применении такой перспективной стратегии. Крупнейшей стратегической ошибкой Ермолова явились его действия по подрыву власти местной знати, в результате чего в 1830—1840-е годы русское правительство оказалось перед лицом военно-демократического общества горцев, аморфного, неконтролируемого и абсолютно неспособного к политическим контактам, по крайней мере в том формате, который был приемлемым для России. Ермолов называл себя преемником Цицианова, также считавшего ханов и беков главными противниками, но покойный князь явно лучше знал край и был более осторожным в своих действиях, хотя и часто неумеренным в словах. Ермолов в нескольких сражениях разгромил ополчения чеченцев и дагестанцев, фактически не имевших опыта боев с регулярными войсками и понесших огромные потери от картечных залпов. Горцы оказались толковыми учениками, и уже преемники Ермолова — Г.В. Розен, А.И. Нейдгардт, Е.А. Головин и М.С. Воронцов — на себе испытали, насколько хорошо они усвоили уроки 1820-х годов.

Правила войны на Северном Кавказе во многом отличались от правил европейских. Здесь едва ли не единственным типом операции был набег — быстрое вторжение на территорию противника, грабеж и возвращение в исходную точку. Даже нашествия персов, турок, крымских татар были не чем иным, как массированными набегами, поскольку пришельцы не делали попыток обосноваться в горах и не навязывали местным жителям своих норм существования. Изъявление покорности в таких условиях было средством избежать больших человеческих и материальных жертв, поскольку действенных механизмов порабощения и эксплуатации в специфических условиях горного Кавказа не могло существовать в принципе. Присяга в такой ситуации была вариантом перемирия, заключавшегося для выжидания времени, когда ее можно будет без особых проблем нарушить. Походы Ермолова 1817—1819 годов не выходили за рамки того, что Кавказ переживал не единожды, чем во многом и объясняется сравнительно слабое сопротивление чеченцев и дагестанцев. Однако его дальнейшие действия противоречили всем представлениям о войне, которые в силу огромной роли военной составляющей в жизни горского общества являлись едва ли не основой местной картины мироустройства. Русские добились присяги и не ушли! Более того, они стали вмешиваться во внутренние дела горцев, что последние считали совершенно недопустимым. По мере того как население Дагестана и Чечни осознавало весь радикализм перемен, возрастало и сопротивление.