Цицианов

Весной 1804 года эриванский хан Магомет, опасаясь восстания армян при приближении русских войск, приказал согнать 20 тысяч жителей в Карсский пашалык. Однако на реке Ахурян армяне взялись за оружие и пробились на территорию, подконтрольную России. В том же году Григор Маначарян возглавил партизанский отрад, составленный из армянской молодежи Шамшадильской и Казахской провинций. Эта часть действовала настолько успешно, что ее командир был награжден орденом[385]. Когда 17 июля персидские войска подошли к Елисаветполю (Гяндже), то мусульманское население переметнулось на их сторону, «производя по крепости непрерывную стрельбу». Армянское же население большой близлежащей деревни Калискянд, наоборот, поголовно бежало под защиту городских стен и русского гарнизона. 19 июля часть гарнизона под командованием майора Кочнева совершила успешную вылазку, в которой участвовало и армянское ополчение в количестве трехсот человек. В своем докладе Александру I от 23 июля 1805 года Цицианов отметил и храбрость шестидесяти карабахских армян-дружинников[386]. Поскольку психологическое воздействие на противника играло важную роль, особенно на «впечатлительном» Востоке, распространение соответствующих слухов приносило ощутимую пользу.

Примечательно, что А.П. Ермолов позднее предписывал Н.Н. Муравьеву оповещать население о разгроме персидской армии через армян-торговцев, так как именно базары служили главными пунктами обмена новостями[387]. Вряд ли Ермолов был «изобретателем» такого приема информационной войны. Приходилось Цицианову выступать и покровителем Армянской церкви, которая порой терпела притеснения от православного грузинского духовенства. В местечке Марткопи по распоряжению архиерея Руствели был разрушен армянский храм, причем сделано это было прямо во время богослужения, так что «едва служащий священник мог успеть выйти». Через некоторое время тот же архиерей прервал службу в другой армянской церкви. По этому поводу главнокомандующий писал воинствующему пастырю: «…Долг ваш требует быть примером другим терпением и кротостью во всяких случаях, паче в делах, касающихся до церкви, хотя и не одинакового вероисповедания, но христианской, которой вы оказали великое небрежение и посрамление… Советую вам допустить непременно армян марткопских до отправления богослужений, толико для христианина нужных, и тем паче, что во всей Всероссийской империи терпимость различных вер существует. Да и здесь, когда татарам позволено в их мечетях отправлять их богослужение, то как вы могли воспретить оное народу, исповедующему в единого с нами Христа, или забыли слова Спасителя в Евангелии, к 70 апостолам изъясненные?»[388]

* * *

Вхождение какой-либо территории в состав России одновременно означало отделение этой же территории от того мира, к которому она ранее принадлежала, по крайней мере значительное ослабление и изменение связей с ним. Никакой царский манифест не мог в одночасье «выдернуть» Грузию из того Закавказья, в котором она пребывала до 1801 года. Поэтому одной из важнейших задач Цицианова стало пресечение существовавших ранее связей между новоприобретенными владениями и соседями. Дело оказалось не из простых, прежде всего из-за некоторых особенностей политической культуры Турции и Персии.

Приграничные паши и ханы являлись на подвластных им территориях неограниченными владыками, по своей прихоти распоряжавшимися имуществом и жизнями людей, поскольку их слово было первым и последним в решении административных, военных, хозяйственных и судебных дел. Они должны были выставлять вооруженные контингент по требованию султана или шаха, вносить в государственную казну сумму, назначенную верховным правителем, и неустанно демонстрировать свою преданность ему. Отношения между Тифлисом и Петербургом строились на совершенно иных основаниях, нежели отношения между Стамбулом и Ахалцыхом или Карсом, но местные сатрапы далеко не всегда понимали эту разницу. На Кавказе обращение к русской администрации с предложением вступить в подданство или заключить союз практически всегда являлось попыткой использовать военную мощь могучего северного соседа для решения собственных задач. Приглашение из-за рубежа военного контингента считалось чем-то обыденным. Объясняется это скудным выбором покровителей: если одна группировка искала опору в Стамбуле или Тегеране, то другая — в Петербурге. Внешнеполитическая ориентация владетелей и горских обществ нередко менялась, что создавало дополнительные трудности в действиях дипломатов.