Цицианов

Несмотря на то что пополнение казны заботило и самого Цицианова, он проявлял некоторые колебания в вопросе о дани, возлагаемой на те ханства, которые стали вассалами России (в 1805 году — Карабахское и Шекинское). В письме товарищу министра иностранных дел А. Чарторыйскому главнокомандующий предлагал освободить присоединенные территории от дани, под предлогом того, что они нанесут «урон той доверенности, которую всеми мерами должно стараться приобретать российскому начальству… Азиатские народы, толкуя цель предприятий нашего двора в самую неприятную сторону., полагают, что в российских завоеваниях участвует некоторым образом и корыстолюбие»[455]. Главнокомандующий, судя по его высказываниям и действиям, решился на предложение, способное вызвать сильное неудовольствие царя. Александр I оказался и обманутым, и обманувшимся в своих намерениях избежать отягощения государственного бюджета при расширении пределов своих владений за Кавказским хребтом. Но, как уже говорилось, Цицианов не робел не только в ратном деле, но и в канцелярских битвах. Он в полной мере использовал свой имидж откровенного генерала, готового «рубить правду-матку» в глаза вышестоящему лицу, включая самого царя. Главнокомандующий понимал: его собственные уверения и приходящие из Петербурга заявления в том, что Россия в Закавказье добивается только умиротворения и безопасности, находятся в явном противоречии с требованиями дани, пусть даже и символической. Главное же, по нашему мнению, заключалось в том, что местные владетели платили крайне «неисправно», используя цветистое восточное красноречие для объяснения причин задержки платежей. Главнокомандующий оказывался в крайне сложном положении: угрозы и силовые действия означали, что предыдущие рапорты о покорности не вполне соответствуют действительности, да и применение силы во многих случаях выглядело рискованным предприятием. Принятие же ханских отговорок роняло престиж русской власти, поскольку в глазах местного населения такое поведение выглядело несомненным признаком слабости. Но царь через Чарторыйского передал пожелание не освобождать новых подданных от дани, рассматривая ее «в виде необходимо нужного политического обуздания и яко залог подданства их, отрицаясь от всего того, что могло бы клониться к отягощению сих народов». Такого подхода, по мнению Александра I, следовало придерживаться и в дальнейшем при расширении границ империи в этом регионе. Монарх предписывал придавать дани «политический» характер, чтобы доказывать, что «могущество Российской империи не имеет в виду столь малых способов для приращения своих доходов». Как этот лозунг претворять на практике, ни сам царь, ни Чарторыйский не указывали. Фактически представители Министерства иностранных дел противились попыткам Цицианова найти новые источники финансирования деятельности администрации. Они считали, что более важным является «привлечение преданности азиатских народов к российскому правительству». «Сравнение прежнего существования их с нынешним и насильственного правления ханов с кротким и бескорыстным правлением российским долженствует неминуемо обратиться в пользу нашу и произвесть во времени весьма выгодное для России влияние», — писал А. Чарторыйский Цицианову 11 июля 1805 года[456]. Здесь мы вновь видим пропасть между столичным теоретизированием и местной практикой управления. Именно налоги являлись сферой, через которую коронная власть могла оказывать влияние на внутреннюю жизнь присоединенных территорий, поскольку судебная и административная власть практически без всяких «ущемлений» осталась в руках ханов. Уклоняясь от участия в фиске, русское правительство упускало из своих рук важные и последние рычаги реального воздействия на правителей. Нехватка денег останавливала всякие попытки создать управленческий аппарат, альтернативный тому, который существовал «при старом режиме». Население Карабахского, Шекинского и прочих ханств, оказавшихся в орбите российского влияния, в очень малой степени почувствовало разницу в методах управления. Круг замкнулся: нет новых поступлений в казну — нет новых порядков, которые бы сделали русскую власть привлекательной как для туземной элиты, так и для простого народа.