Цицианов

Когда налицо были уже все признаки надвигающегося восстания, командование решило не выводить войска из Варшавы, поскольку тем самым инсургентам фактически передавался богатый арсенал.[94] Кроме того, в столице Польши находилась королевская семья; нельзя было оставить на растерзание и многочисленных сторонников России. Сил для удержания Варшавы, казалось бы, хватало: 9 батальонов пехоты, 6 эскадронов, 3 сотни казаков и 12 пушек. Но 6 апреля 1794 года восставшие сумели изолировать русские части друг от друга, в первые же часы было убито или взято в плен много офицеров. В довершение ко всему командовавший войсками генерал Арсеньев проявил удивительную беспечность, находясь «под влиянием» красавицы-полячки пани Володкевичевой, и сам оказался под арестом. Два пехотных полка, Нарвский и Псковский, сложили оружие, остальные части с большими потерями, бросив все имущество, выбрались из города[95].

То, что в Варшаве повстанцы без особых усилий захватили власть и обезоружили гарнизон, не может не вызвать удивление, поскольку само по себе «возмущение» ни для кого не являлось тайной, о нем судачили на всех углах. Русский торговец А. Павлов, приехавший в марте 1794 года по делам в Гродно, узнал от местных жителей о предстоящих событиях. Поляки рассчитывали, что две роты Ревельского пехотного полка, составлявшие тогда Гродненский гарнизон, не смогут оказать серьезного сопротивления, и были крайне огорчены, когда в город вступил эскадрон Ингерманландского карабинерного полка. Торговец перевез свои товары в надежное место и сообщил о настроениях горожан командиру эскадрона, а тот, вероятно, — Цицианову, который, как мы увидим, внимательно следил за событиями. 25 апреля полковник Дистрело сообщил Н. Репнину о том, что практически все население северной части Великого княжества Литовского склоняется к бунту[96].

Еще в сентябре 1793 года Павел Дмитриевич Цицианов получил чин генерал-майора, означавший безоговорочное включение его в состав отечественной элиты. Это — поворотное событие в его военной и государственной карьере. Лица, пребывавшие в «предшествующих» чинах, рисковали затеряться в реляциях. Удача в какой-либо военной операции становилась удачей прежде всего начальника того соединения, которое в ней участвовало. Чаще всего победу приносили своевременные распоряжения полковников, или, как тогда говорили, «частных командиров», но в представлениях высших эшелонов власти героем все равно признавался генерал. Другими словами, отобрать лавры победителя у генерала было гораздо труднее, чем у полковника.

В конце XVIII столетия генералов было так немного, что служилый народ знал их в лицо, а неслужилый издалека определял их высокий статус по количеству и суетливости сопровождавших лиц. Другим важным признаком «особы первых четырех классов» являлся размер так называемого «поезда» — количества экипажей, ибо одним из наиболее важных преимуществ являлось право иметь более значительный обоз. Вблизи генералов узнавали по орденам: если видели «Анну» 1-й степени, то это точно был «их превосходительство», поскольку полковникам полагались знаки отличия рангом пониже. Генеральский мундир отличался от офицерского золотым шитьем в виде гирлянд лавровых листьев. Различались чины по ширине и количеству гирлянд: генерал-майору полагалась одна гирлянда, генерал-лейтенанту — две, генерал-аншефу и генерал-фельдмаршалу — по две с половиной. Чтобы чины первых двух классов «сияли» во все стороны, у них имелось дополнительное шитье по швам рукавов и спины. Правда, в 1796 году шитье отменили, из-за чего различие между генеральскими и офицерскими мундирами стало менее заметным. Утешением стало введение витого золоченого эполета на правом плече.

Надо сказать, что русское командование всех уровней в целом оказалось не готовым к столь неблагоприятному развитию польских событий. Воинские части были разбросаны по городкам и местечкам; сделано это было «для удобства продовольствования»: не требовалось организовывать перевозку провианта и фуража, у интендантов не болела голова по поводу сбора, учета и хранения запасов. Концентрация войск в Литве и Польше затруднялась еще тем обстоятельством, что в 1793 году край охватила сильнейшая засуха и следующей весной ощущался дефицит продовольствия, а с сеном была просто беда. Однако в условиях мятежа поротное или даже повзводное деление полков могло иметь катастрофические последствия. Во-первых, из-за отсутствия технических средств связи собрать все силы в один кулак оказывалось очень непросто.