Цюрих. Март 1917

— Вы думаете, будто бы можно привезти революцию в саквояже из Цюриха или из Лондона? — помешивая ложечкой чай в стакане, спросил он Парвуса, — может быть вы думаете, что взорванный патронный завод, хоть на миг приблизит революцию? Нет, и ещё раз нет! Революция, это прежде всего тяжёлый, подчас, смертельно опасный труд по организации революционного подполья. Но и это не главное, а главное то, что революции свершаются не там, где народу живётся так плохо, что дальше вроде бы и жить невозможно, а там, где народ живёт, в общем-то неплохо, но ему начинает казаться, что он живёт хуже, чем мог бы жить! Вот, что мы должны, в первую очередь, посеять в мозгах русских пролетариев, чтобы они решились на революцию, Парвус, вы меня понимаете? А вы пребываете во власти иллюзий, Израиль Лазаревич, — первый раз за всё время разговора, Владимир Ильич назвал Парвуса по имени и отчеству.

— Никто не запрещает вам верить в Санта-Клауса, или в Ангелов Небесных, которые приносят послушным детям подарки, но если вы собираетесь строить свою жизнь, опираясь на эту веру — удачи вам большой!

Понимаете, жизнь такая, какой мы ее сделали. Монархия в России никуда не исчезнет, не разорится и не развалится (при нашей жизни, так уж точно!) и никуда не переедет, как бы истово мы не верили в это, не ставили свечки и не молились. Но я,товарищ Парвус, — атеист, и в поповские сказки, простите, не верю! Пусть у них не самая лучшая армия, но думаю, что пулемётов у кровавого Николашки хватит, чтобы разогнать “дружинников” с несколькими “наганами”. Мы в конфликте с огромным могучим государством, которое можем одолеть только терпением, хитростью и десятками лет труда. Десятками, батенька!

А прожекты ваши, товарищ Гельфанд, — Владимир Ильич, почему-то назвал Парвуса по его первой, “настоящей”, фамилии, — изложите товарищу Бронштейну-Троцкому, когда в очередной раз встретитесь с ним в казино испанского Сан-Себастьяна.

Парвус, обидевшись, ушёл, а Владимир Ильич, допив чай, раскрыл томик Клаузевица.

Владимир Ильич, как впрочем, и все самоучки, считал, что он, со своим упорством и талантом выхватывать из массы разрозненных фактов главное, с таким же успехом с каким он постиг аграрно-промышленный и профсоюзный вопрос в России, — постигнет и военный. Напишу, пожалуй, — решил Владимир Ильич, — статью по стратегии вооружённого восстания, авось и пригодится будущим поколениям революционеров? — Владимир Ильич вспомнил строки Некрасова: “Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе”

— Жаль-жаль! Жалко у пчёлки, — пробормотал он про себя, — Наденька, где ты? Спать пора, завтра у меня сложный день!

Через полтора месяца Владимира Ленина, вождя пролетариата, торжественно встречали на Финляндском вокзале Петрограда. Он вернулся из эмиграции, чтобы возглавить социалистическую революцию в России, в неизбежность, которой верил всю свою жизнь.