Цивилиzации

О неточностях «я поведаю вам как-нибудь в другой раз», – сказал бы незримо присутствующий на страницах романа автор инкских хроник. Фигура автора – как еще один персонаж – появляется во всех романах Лорана Бине. В «Цивилиzациях» автор подчеркнуто беспристрастен и уведен в тень настолько, что его присутствие парадоксальным образом не вызывает сомнений: ведь как бы он ни старался, его выдают редкие оговорки от первого лица – и читатель, конечно же, готов сделать вид, будто их не заметил! Не прототип ли автора – Инка Гарсиласо де ла Вега? Их связывает хотя бы то, что оба, прежде чем взяться за перо, побывали на военной службе. Впрочем, это всего лишь фантазия – на роль автора в романе есть и другие претенденты.

В то же время «Цивилиzации» – не только роман-хроника. Это еще и визуальный роман. Красочные описания Лиссабона, Гранады, Флоренции и других калейдоскопом сменяющихся мест точно соотносятся с реальной топографией и настолько подробны, что текст обретает кинематографичность. Предстают ли перед читателем залы крепости Альгамбра или фамильный замок Монтеня, эффект присутствия неизменен. Дьявол в деталях: мозаичное панно с белой колонной и девизом Карла V в его дворце в Гранаде, колючая маковка замковой церкви в Виттенберге, придающая ей схожесть с перевернутой черной розой, – все это можно увидеть воочию, побывав в тех местах или хотя бы посмотрев фотографии. «Тапир, из морды которого торчал большой рог», привлекает внимание прибывших в Новый Свет инкских странников на стене сооружения, в котором без труда узнается лиссабонская башня Белен. Экзотическое животное – правда, не рогатый тапир, а носорог, впервые привезенный в Европу в 1514 году, – как и другие скульптурные изображения, уже который век действительно украшает эту фортецию.

Первая четверть XVI века – эпоха Высокого Возрождения, время творчества великих мастеров, кульминация культурного и духовного расцвета Европы. Произведения искусства – мощное средство трансляции идей, свидетельство престижа и предмет коммерции. К тому моменту, когда разворачиваются основные события романа, Леонардо да Винчи, Рафаэль и Джорджоне уже успели покинуть этот мир, но еще здравствуют Тициан и Микеланджело – в романной реальности им дано создать грандиозные произведения. Тициан пишет масштабные «исторические» полотна с участием Верховного инки и его приближенных. Микеланджело реализует планы, которые его прототипу не удалось осуществить в реальности: строит мраморную усыпальницу (вспомним трагедию мастера, связанную с усыпальницей папы Юлия II) и возводит храм, соединив тем самым старую и новую религии.

Между тем, подобно литературным произведениям, представленным в романе в виде скрытых цитат, живописные работы, сохраненные историей живописи, также живут – и оживают – на его страницах. Портретные описания знатных и влиятельных персонажей «Цивилиzаций» зачастую «списаны» с реальных портретов их прототипов. Атауальпа на многих исторических изображениях предстает в венце с кистями и плюмажем, как в сцене разговора с полководцем Руминьяви на берегу моря. Облик Антона Фуггера, принимающего Верховного инку в своем доме в Аугсбурге, в точности повторяет детали одного из портретов кисти Ханса Малера, где банкир изображен в черной мантии, широкой шляпе, с тщательно убранными волосами и художественно вьющейся бородой. Благодушный с виду понтифик Пий V и правда как будто машет рукой на портрете, созданном Эль Греко.

С живописного холста сошел в текст романа император Карл V – его «крокодилья челюсть и длинный, как у тапира, нос» узнаваемы почти на всех известных портретах. Рядом с ним – длиннолапый белый пес, свидетельствующий о высоком положении хозяина. Их образы, несомненно, перенесены с полотна Тициана, написанного около1533 года. Казалось бы, именно ему, зрелому и признанному художнику, должен был позировать император. Однако выполнена эта знаменитая вещь, хранящаяся ныне в музее Прадо, с другого портрета – что в истории живописи отнюдь не редкость. Автор работы, появившейся годом ранее, – австрийский живописец Якоб Зайзенеггер. Портреты повторяют друг друга композицией и, если не рассматривать живописную технику и творческую манеру, различаются лишь некоторыми деталями. У Зайзенеггера собаке досталось больше пространства – и при сравнении двух изображений животного обнаруживается интрига: если у Тициана статный император положил руку на ошейник спокойного, рассудительного пса, своего верного друга, то у Зайзенеггера и образы более эмоциональны, и пол собаки – учитывая нюансы ее анатомии, да и вычурную пряжку ошейника, – едва ли можно определить однозначно. Метаморфоза, произведенная Тицианом, несомненно намеренная и кардинально меняет восприятие образа. Произвольный жест художника сродни прихотливой игре с реальностью, которую мы наблюдаем в романе.