Цивилизации

Романтизм — шкала ценностей, ставившей чувства выше разума, — обернулся другой, все более мощной силой, которая перешагнула через Атлантический океан. Сознание своей вины перед Новым Светом оживляло воображение, разожженное «диким и грозным великолепием» американской природы или предполагаемым благородством «дикарей» западного полушария. Индивидуализм — система приоритетов, которая ставит желания и права индивида выше коллективных интересов: интересов общества, государства и в крайних случаях даже церкви и семьи, — возник и вопреки многим вызовам оставался наиболее отличительной чертой, объединявшей образ мыслей в Западной Европе и Америке.

Одновременно и парадоксально через океан перебрался и социализм. Граждане Соединенных Штатов верят, что живут в «земле свободы»; но сила их общества — солидарность, гражданственность, общинный дух и общительность; они выросли из американского исторического опыта и перевешивают индивидуализм. Америка в действительности никогда не была землей одиноких рейнджеров. На каждого вооруженного пистолетом индивидуалиста на улице и на каждую неклейменую корову в загоне приходились тысячи законопослушных граждан в фортах и караванах фургонов. При той разновидности коммунизма, которая процветала на фронтирах, на почве ранней Америки расцвел социализм. Последователи Этьена Кабе, Роберта Оуэна и Шарля Фурье строили захолустные утопии на социалистических принципах — города Икара, которые смело начинали, но всегда терпели поражения[1136]. Сегодня от них остались лишь развалины; предсказание Карла Маркса, что Америка станет первой страной победившей социалистической революции, оказалось ложным — как и большинство других его предсказаний. Но заброшенные коммуны — напоминание о том, чему он был свидетелем, и том, какой большой вклад внесла Америка в развитие социализма.

На протяжении почти всего XIX века Америка влияла на Европу, отправляя назад идеи европейского происхождения. В Европе признавались отдельные писатели и художники Америки, но ни одно возникшее в Америке культурное движение не укоренилось в Старом Свете — если не считать спиритизма, который возник за обеденными столами среднего класса в Нью-Йорке в 1842 году и за несколько поколений приблизился по обе стороны Атлантического океана по своим масштабам к массовой религии[1137]. Тем временем в области больших идей и высокой культуры ничто специфически американское не завладело умами европейцев. Несмотря на неустанные рекомендации сторонников прогресса, европейские элиты относились к демократии сдержанно или с отвращением. Однако в последнем десятилетии XIX века неожиданный взрыв американского культурного влияния начал оказывать новое, преобразующее влияние на театр европейской жизни: атлантическая цивилизация приобретала новую форму, на этот раз определенно белого, европейского характера, и с продолжительными и значительными последствиям.

Началось в области политики, с публикации в 1888 году руководства об «Американском государстве» оксфордского историка и профессора юриспруденции Джеймса Брайса. Брайс составил перечень уроков, которые европейские государства могут усвоить у Америки. Избирательное право (только для мужчин), по мнению Брайса, нуждается в уточнениях, поскольку нельзя доверять право голоса черным и беднякам. Политикам не следует предоставлять заработную плату — у них развивается продажность и привычки наемников. Плебисциты — хорошая мысль, а вот выборность судей — нет. В целом же, несмотря на множество исключений, американское политическое развитие представлялось образцовым или во всяком случае неизбежным. Брайс сравнил его с лампой Данте, «освещающей ступени, по которым европейским нациям суждено идти вслед за Америкой»[1138]. Демократические реформы 1880-х и начала 1890-х годов следовали советам Брайса, повторяя пример Америки. То же справедливо относительно конституций Австралии и Новой Зеландии, которые формулировались примерно в это же время. С поразительной внезапностью американская конституция из похвального примера превратилась в образец, которому необходимо следовать.