Точно такой же подход был применен и в живописи с помощью особого метода изображения, известного как «перспектива». Исходя из этого метода, можно математически рассчитать изображение на плоскости для любой объемной фигуры, расположенной в пространстве. Судя по всему, перспектива – изобретение того же Брунеллески, хотя наиболее эффектно она использована в работах двух его друзей, Гиберти и Донателло, чьи скульптурные барельефы по сути приближаются к живописи. В композиции «Иаков и Исав» на знаменитых Райских вратах флорентийского Баптистерия Гиберти посредством перспективы достигает почти музыкальной пространственной гармонии. Бронзовый рельеф Донателло, на котором святой Антоний Падуанский исцеляет раскаявшегося юношу[53], демонстрирует мастерское использование перспективы для создания драматического эффекта. Флорентийцы невероятно гордились своим изобретением, полагая (ошибочно), что Античность о нем не догадывалась, и после них – вплоть до 1945 года – каждый начинающий художник должен был овладеть правилами построения перспективы. Но где тут связь с цивилизацией? Я думаю, связь была, когда ренессансные художники открыли для себя перспективу. Уверенность в том, что можно изобразить человека в реальной обстановке, точно рассчитать его положение в пространстве и вписать все фигуры в ясно читаемую, подчиненную общей гармонии схему, символизировала совершенно новое представление о месте человека в миропорядке и о его способности быть хозяином своей судьбы.
Учение о перспективе возникло из желания дать реалистическую картину города, хотя на первых порах преимущество новой методы было очевидно только при изображении плиточных полов и уходящих вдаль аркад. В качестве наглядного эксперимента Брунеллески написал флорентийскую Соборную площадь с Баптистерием; однако дошедшие до нас «чистые перспективы» того времени – это архитектурные фантазии, рисующие идеальные города, где сама архитектурная гармония располагает граждан к участию в общественной жизни. Альберти в своей знаменитой книге о зодчестве объясняет необходимость городской площади тем, что там, под сводами красивого портика, старики могут укрыться от дневного зноя и с пользой провести время в обществе своих ровесников; и, глядя на них, молодые люди скорее воздержатся от безрассудных проказ, свойственных юности[54]. Пьеро делла Франческа, столь многим обязанный Альберти, глубоко проникся его идеями и, как мне кажется, постоянно возвращался к ним, создавая свой «Идеальный город». Раннее флорентийское Возрождение – сугубо городская культура, в буквальном смысле слова