Цивилизация Древней Греции

Афины перед лицом этой опасности отправили гонца в Спарту с просьбой о поддержке. Однако скрупулезные лакедемоняне не посмели отправиться в поход на новолуние, которое должно было наступить через шесть дней: когда же они прибыли, все было кончено. На народном собрании афиняне приняли решение дать бой в открытом поле вместо того, чтобы дожидаться атаки на городские стены. Один из десяти выбранных стратегов, Мильтиад, уже имевший дело с персами во время колонизации Херсонеса Фракийского, настоял на этом решении. Он сыграл решающую роль на поле боя, уговорив полемарха Каллимаха, верховного главнокомандующего, попытать счастья в бою и не выжидать. На расвете сентябрьского дня 490 года удар был нанесен. Платея, верный союзник Афин, прислала подкрепление — тысячу воинов. Гоплиты беглым маршем атаковали персидскую пехоту, по численности в два раза превосходившую их силы, и после рукопашной схватки обратили ее в бегство. Вражеский флот встретил побежденных и поднял паруса. Каллимах и чуть менее 200 афинян пали на поле боя и были похоронены в братской могиле, которая до сих пор заметна на прибрежной равнине Марафона посреди оливковых деревьев. Персы потеряли почти 6500 человек. Мильтиад и стратеги вернули войско в Афины в тот же день и прибыли вовремя, чтобы предотвратить высадку врага в Фалере. Увидев, что берег защищен, Датис и Артаферн отказались идти дальше и вернулись в Азию, увозя с собой трофеи и пленников с Эвбеи и Киклад.

В глазах Дария операция была проведена с половинчатым успехом. Конечно, Афины избежали кары Великого Царя, но Эретрия, другой город, поддержавший ионийских повстанцев, был жестоко наказан. Пленные эретрийцы были доставлены в Ардерикку, севернее Суз, в Луристане, регионе, где велась добыча нефти. Спустя пятьдесят лет они продолжали говорить на своем языке и сохраняли обычаи — так свидетельствует посетивший их Геродот. Разграбление городов Эвбеи и Наксоса, огромное количество пленников — это, безусловно, позитивные результаты для персов, однако провал в Аттике запомнился им надолго. Афины ничего не теряли от своей выжидательной политики. Стало понятно, что для того, чтобы покорить Грецию, Великому Царю недостаточно десантного корпуса, поддерживаемого флотом. Дарий начал разрабатывать новый, более масштабный план вторжения, однако восстание в Египте затормозило его осуществление. В этот промежуток времени царь умер (486), и его преемник Ксеркс должен был сначала восстановить порядок в Египте, прежде чем предпринимать новую экспедицию в Европу.

То, что для персов было лишь небольшим поражением, в памяти греков осталось как победа, имевшая огромное значение. Впервые грозная персидская армия была разгромлена в открытом поле гоплитами. До этого она была непобедимой. Этот подвиг Афины совершили собственными силами: город Кекропа, гордившийся своими древними традициями и недавним успехом, отныне был окружен ореолом военной славы, которой не было даже после победы в Халкиде в 506 году. Наряду со Спартой, до сих пор бывшей непревзойденной в отношении войны, Афины заслужили авторитет, который подпитывал их зарождающиеся амбиции. Но прежде всего покушение Дария на Афины заставило греков перед лицом могущественной азиатской империи осознать, что такое греческая культура.

Речь шла не о жизни или независимости одного народа, но о будущем целой цивилизации. Какими бы ни были до этого заслуги Писистратидов перед Аттикой, присутствие Гиппия в персидской армии стало для них символом. В лице юной афинской демократии, выбравшей путь мужественного сопротивления иноземным захватчикам, весь греческий народ выражал свое нежелание оказаться в рабстве. Конечно, греки не раз завоевывали друг друга до и после этого. Но на сей раз речь шла не о рядовом конфликте, где «война — мать всего», как сказал Гераклит, и где сталкивались интересы отдельных людей. Скромная колониальная экспедиция Датиса и Артаферна представлялась грекам не просто попыткой установить иностранное господство в Греции, но угрозой укоренения политической философии крупных восточных государств, в основе которой лежала идея божественной власти суверена и где вместо граждан была безликая толпа, подавляющая личность. Такое будущее воины Марафона, или марафономахи, отказывались принять для себя, своих собратьев и своих потомков. В противовес Азии, чье могущество, богатство и величие были основаны на подчинении народа воле абсолютного монарха, они выдвинули идеал полиса, жители которого были свободными людьми. Когда ясным летним утром солдаты Мильтиада, вооруженные круглыми щитами и длинными копьями, двинулись против темной массы персов, выделявшейся на фоне блестящих морских волн, они боролись не только за самих себя, но за свое мировоззрение, которое впоследствии станет общим достоянием Запада.

* * *