Цивилизация классического Китая

Принципы, которые объединяли эти действия, подчинялись также осознанию, что все способствует упрочнению движения Вселенной, что ничто не должно нарушить существующей гармонии. Такие понятия, как «относительность», «отрицание», получили преимущество перед понятиями «абсолют» и «антагонизм» и, безусловно, смягчали их смысл. На самом деле, такие понятия, как «абсолют», «бесконечность», никогда не существовали в наших абстрактных терминах, они всегда имели отношение к чему-то существующему. Тем не менее, кроме понятия «ничто», всегда существовали и другие понятия, которые относились к миру, расположенному вне человеческого восприятия. Касательно этого «ничто» мы можем сказать, что оно было ограничено тем, что это понятие непостижимо, а значит, не абсолютно. Если идти еще дальше, эта непостижимость, по определению, оправдывает то, что мы не можем размышлять о ней. Вот почему смерть человека минует наше воображение и делает напрасной заботу о конце света. То же решение проблемы «абсолюта» можно отметить в политических речах и назидательных текстах. Моделью в них становятся афоризмы или постулаты. Строгость аристотелевского силлогизма подменяет изменчивость сорита[1] — серии подобий, которые могут привести к единому целому любое из предшествующих понятий. Эта тяга к конкретным данным не тождественна страху перед совершенно абстрактными понятиями, и в менее отвлеченных ситуациях предпочтение будет отдано абстрактному решению. Существуют даже религиозные практики, которые вызовут у китайцев реакцию, очень похожую на ту, которую они вызвали бы у европейцев, если не сказать такую же. Любовь и одиночество, богатство и нищета, рождение и смерть вызывают одинаковые радости и горе. Одни и те же драмы человеческой жизни играются со сходными разочарованиями и надеждами, опасениями и молитвами. Суеверия или верования влекут за собой на протяжении веков создание множества священных пантеонов, местные или чужие божества которых являются в городах и деревнях.

В то же время интерпретация этого поведения осложняется коллективными процессами, связанными с рационализацией. Сельскохозяйственные обряды, например, являются не частью какой-то устоявшейся религии, а частью всей совокупности культов, в которых примитивные божества довольно долго не принимают обличил антропоморфных существ. Напротив, они очень быстро смешиваются с интеллектуальными понятиями, такими как Небо, Порядок или Путь. Если философские построения или религиозные верования объединяются антропоцентрической концепцией Вселенной, этот антропоцентризм имеет своей целью не развитие возможностей отдельной личности, а всего вида в целом. Прагматизм, который в этом проявляется, в свою очередь предназначен для такого же понятия личности.

Таким образом, мифологические сюжеты, обработанные очень поздно, почти не повествуют о сверхъестественных персонажах. Эти рассказы уделяют намного меньшее внимание первым героям, чем их деяниям. Они выводят на первый план достойных личностей, которые создали мир из хаоса, затем его упорядочили, сделали плодородным и пригодным для жизни: Юй — усмиритель вод, Яо и Шунь — изобретатели сельского хозяйства, скотоводства, ткачества, организаторы работ. Этот появившийся очень рано акцент на деяние, а не на человеке уже сообщает очень многое о характере личности в Китае. Ее трудно выделить из коллектива, так как именно принадлежностью к коллективу личность и характеризуется. Причем речь идет не только о самоидентификации в конкретной семье, которую личность ставит выше собственных интересов, но и об обществе в целом, в котором индивидуум занимает место согласно своим функциям, жертвуя уже собственными родственными связями. Тот же феномен характерен и для социальной иерархии. Она ставит на первое место отношения между правителем и подданным, потом между отцом и сыном, от старшего к младшему, и только потом отношения мужа и жены и отношения между друзьями. Семья первенствует над отношениями дружбы, но уступает Государству.

Примеры, которые мы выбрали, иллюстрируют некоторые особенности Древнего Китая, однако они препятствуют изучению развития китайской мысли. Поэтому мы часто будем возвращаться к этим понятиям космического и жизненного ритма, законов природы, соответствия, относительности и отрицания. Ведь и в религиозном и в идеологическом плане китайцы с древнейших времен и до наших дней никогда не ощущали разрыва со своим прошлым.

Смысл большинства понятий, общих для всех народов, в китайской цивилизации кажется нам несколько иным, потому что иными являются приоритеты. Если этого достаточно для того, чтобы отказаться от границ нашего европоцентризма в пользу лучшего понимания Китая, нам остается только преодолеть несколько особенностей китайской цивилизации для того, чтобы приступить к нашему исследованию, и прежде всего, что может показаться удивительным, — ее язык.

Язык и письменность