Цивилизация классической Европы

Этот картезианец не математик. Возможно, тут и кроется главное отличие. Декарт, Лейбниц и Ньютон, три конструктора нововременного мира, которые были также на свой манер христианами, с помощью математического инструментария добились значительного прогресса. Бесспорно, что Спиноза в рассуждениях онтологического плана криптоматематичен, его криптоматематизм, ведущий начало только от формальной логики, обусловлен тем, что, в отличие от других великих, Спиноза не имел в этой области творческого гения. Его вера в геометрическое мышление вписывается в мистический порядок, но не в порядок феноменологического познания. Но разрушительная сила Спинозы не в этом. Она проистекает от его самого сокровенного движения. Спиноза не отвергает иудео-христианских устремлений, он проникает вовнутрь и меняет смысл. Слово «Бог» у этого отца атеизма повторяется до двадцати раз на страницу. Deus sive Natura,«Бог — значит природа». Бог — это глубокая, но рациональная природа вещей, Спасение — это истина, Вечная Жизнь — это принятие порядка. Душа, идея тела (форма тела, сказал бы аристотелианец), исчезает вместе с ним, но мысль остается. Таково обновленное видение коллективной души Аристотеля и Аверроэса. Спиноза — вся религия Индии, все Откровение имманентного Бога, облеченное в иудео-христианскую терминологию, самая демоническая из ловушек. Его величие — это одновременно его ничтожество, его сила — слабость. Ролан Келлуа не без основания пишет: «Невозможно отказать этому экстраординарному предприятию в величии, которое присуще лишь весьма редким философам, в чистейшем, квазиневыносимом порыве к тому, что не переставало соблазнять душу: созерцать то, что есть в необходимости ее существа. Доблесть в том, чтобы понять, а понять — значит жить в вечности.

Следовательно, трагедия человека отныне ничтожна. Значит, в действительности, в прозрачности мира духа, она никогда не начиналась. Вечная мудрость уже исчерпала заранее фантасмагорию конфликтов человека и людей, она закрепила их как нетленные существа на небесах вечности.

Вот почему, закрывая вечную книгу Спинозы и бросая взор вокруг себя, мы задаемся вопросом, был ли Бог “Этики” способен доказать существование человека».

Это конец трагического видения человека и его положения, конец драматической, столь плодотворной для духа напряженности, стало быть, конец XVII века и уже абсолютный XVIII век. Совершился полный перенос прежде всего онтологических характеристик христианского Бога на природу, этот старый, облаченный по-восточному античный миф, перенос, возвестивший о финальном переходе от космологии Лапласа к пустой геометрической и тупой вселенной.

Драма Спинозы в его почти что уходе от времени. Картезианец восстановил связь с самым подлинным Аристотелем. Он был впереди столетия по полету мысли. И тем не менее, он вполне принадлежит XVII веку, этот крупный буржуа коммерческой Голландии. Политически он почти современен «доктринерам». Он современник Яна де Витта. Этот португальский еврей из республики духа более голландец, чем кажется.

Его механический монизм вполне мог увлечь XVIII век. Он слишком бесчеловечен, слишком безнадежен, слишком радикально ложен постольку, поскольку лжет о главном: о драматическом напряжении бытия, глубоком надломе человека, великом страдании унижения, без которого не было бы Голландии, исканий духа, а главное, Спинозы, который настолько пристрастился в 1672 году к паучьим боям между людьми, что едва не умер, чтобы отомстить за Яна де Витта, чья смерть — следствие трагической переоценки человеческого разума.

* * *

Восемнадцатый век с определенной точки зрения — это диалог со Спинозой. Докуда уступать спинозианскому искушению?

Не так далеко.

Поэтому XVIII век долгое время сохранял классическую эстетику. Избавился ли он от нее в действительности? Семнадцатый век явился нам как классицизм между двумя барокко, век восемнадцатый — в какой-то степени барокко между двумя классицизмами. Классический идеал формы в его основных чертах, несмотря на некоторые живописные уступки кривой линии, продолжает сохраняться долго после 1750 года. Первые колебания XVIII века. Он проникает гораздо осторожнее, чем это могло показаться в картезианских скобках.

Наконец, XVIII век осмотрительно спрятался за мифами замещения.

Deus sive Natura.Разумеется, добрая природа. Читайте Эрара. Старая волшебная природа, которая не спешит разом порвать с традиционным анимизмом. В ней больше христианского чудесного. Но замещается другое. Анимистическая природа бросает мостик между салемскими ведьмами, горевшими не так уж давно, и фокусами Калиостро и Месмера.