Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса

Принципиально важным представляется и то, что наиболее мощному и хаотическому информационному воздействию в условиях информационной революции и тотального применения технологий формирования сознания подвергается именно управленческая элита каждого общества. Соответственно, трансформация психики под этим воздействием идет у её членов значительно быстрее и, насколько можно судить, по-другому, чем у основной массы управляемых [18]. Разумеется, это не может не проявляться и в такой всеобщей сфере, по самой своей природе тесно связанной с феноменом власти, как сексуальная.

Наконец, необходимо в полной мере учитывать и то, что власть, заключающаяся в конечном счете в распоряжении чужой жизнью при заведомо недостаточных для принятия правильного решения данных, объективно требует от её носителя преодоления морально-этического барьера.

Существенно, что высочайшее достижение Макиавелли, за которое его помнят, а в профессиональном сообществе и чтут до сих пор, заключается отнюдь не в каком-то особом цинизме (представителей управляющих структур им попросту невозможно удивить). Реальное достижение Макиавелли, навсегда вписавшее его в историю общественной мысли, представляет собой научно безупречное доказательство того, что ответственный руководитель в принципе, по совершенно объективным причинам не может не нарушать в своей повседневной деятельности нормы морали, выработанные для абсолютного большинства членов любого общества – для управляемых – и потому почитаемые ими универсальными [104].

В традиционном обществе это вынужденное нарушение общих норм морали отчасти компенсировалось воспитанием чувства ответственности, однако на смену этому обществу пришло принципиально безответственное общество постмодерна, основанное на гипертрофированной до абсурда ценности одного лишь собственного «я» (доходящей до субъективного идеализма и неспособности признания своих ошибок с вытекающими из неё неспособностью учиться на них и даже просто их исправлять) и финансовых спекуляциях как непримиримой противоположности производительному труду.

Таким образом, в современном обществе между управляющей элитой и обществом исчез и традиционный барьер, основанный на массовой морали управляемых и индивидуальной ответственности руководителей, – а потребность в нём сохранилась и в силу своей объективности (а значит, и неустранимости при данных обстоятельствах), вероятно, ведет к возникновению «нетрадиционного» барьера.

Представляется весьма существенным и то, что власть также объективно, по самой своей природе должна быть всецело сосредоточена на выполнении своей ключевой миссии, – а отсутствие детей у большинства лиц нетрадиционных сексуальных ориентаций позволяет избежать «хозяйственного обрастания» и отвлечения. Наконец, власти – любой – опять-таки объективно необходима жестокость[57]. Это технологическое требование: каким бы развитым, гуманным и инициативным ни было общество, подчинения попросту не существует без демонстративных кар (а вот степень их тяжести – от демонстрации легкой печали по поводу нерадивости сотрудника до массового террора – действительно зависит от состояния общества).

Сегодняшний (а на самом деле уже давно вчерашний, а для молодежи и позавчерашний) европейский гуманизм стал возможен исключительно потому, что вырос на самом чудовищном и массовом изуверстве – причём не только Средних веков, но и викторианской эпохи, и Великой депрессии, и Второй Мировой. Не стоит забывать, что при одной лишь только бомбежке американцами и англичанами Дрездена, призванной всего лишь впечатлить советское руководство, а также сократить получаемые им в ходе освобождения Германии от фашизма ресурсы, погибло больше людей, чем в Хиросиме и Нагасаки вместе взятых.

А криминалисты хорошо знают, что исключительная жестокость весьма часто бывает связана именно с гомосексуальностью и иными сексуальными извращениями.