В этот момент в мир пришла качественно новая, почти всесокрушающая сила – и сопротивляться ей на первых порах (вплоть до создания под руководством Сталина цивилизации качественно нового типа – советской) оказалось попросту некому.
Союз Британской империи и США (и, шире, патриотов стран Антанты и глобалистов) был в высшей степени ситуативным: первые выступали против геополитических конкурентов своих государств – стран Тройственного союза и России[106]
, а вторые – за взлом и разрушение всех великих держав (включая как империи, так и Францию) ради захвата новых рынков и получения новых пространств для приложения крупных капиталов (не случайно Германия перед Гитлером и при нём восстановила и нарастила свою промышленную мощь за счет именно американских кредитов и прямого вхождения американских инвесторов в капиталы немецких концернов).Наиболее глубоким было расхождение между этими мотивациями в государственном управлении Британской империи, в котором государственники тесно соседствовали с глобальными социалистами.
Русская революция, как и в целом мировое революционное движение социалистов, являлась лишь частью глобального проекта социал-империалистов по разрушению империй (в рамках которого английские социал-империалисты, само собой разумеется, делали исключение для Британской империи, предполагая её мягкую трансформацию для снятия излишнего административно-политического груза с метрополии при сохранении её привилегий и выгод).
Единый взгляд на будущее мира после реализации этого проекта не был не только зафиксирован, но, скорее всего, и выработан социал-империалистами (в силу объективного различия позиций их различных групп), однако первоначально[107]
явно предполагалось формирование единых Соединенных Штатов Европы, лишь элементом которых была бы Британия[108]. Русская революция, рассматриваемая глобалистами как запал для европейской (в этом отношении они были едины), представлялась всего лишь началом их создания.Революционный глобализм (даже за исключением национал-социалистов, всерьез интересовавшихся исключительно своими собственными народами) объединял разнородные течения с различными практическими целями, что обусловливало глубокие внутренние конфликты, проявившиеся на поверхности в виде конкретных событий (или хотя бы открытых дискуссий) лишь частично.