Цивилизация. Новая история Западного мира

Вторая половина XIX века принесла улучшения огромным массам европейского населения. Опирающийся на науку технический прогресс сделал жизнь более удобной, безопасной и здоровой; индустриальная экспансия повысила материальное благосостояние; политические реформы дали людям больше прав и свобод; наконец интеллектуальные свершения века внушали человечеству надежду на то, что его ждет еще лучшее будущее. Тем не менее в первые десятилетия XX века эти передовые достижения утратили всякий смысл вместе с гибелью миллионов европейцев в катастрофической бойне механизированной войны. Спустя немного времени невообразимая реальность геноцида европейских евреев навсегда разбила любые остававшиеся надежды на неизбежность прогресса человечества.

То, что война разразилась в эпоху оптимистического процветания, по-видимому, идет абсолютно вразрез с нашим пониманием исторических закономерностей. Определенно, войны ведутся либо ради контроля за ресурсами, которых не хватает на всех, либо ради обретения политических прав, либо ради защиты территории. История десятилетий, предшествующих Первой мировой войне, опровергает каждое из этих представлений. Более того, для граждан процветающих стран оказалось вполне возможным убедить себя в необходимости пойти войной на соседей, основываясь на причинах почти исключительно иллюзорных. В нижеследующем изложении будут указаны некоторые из этих причин. Кроме того, можно будет понять, что события в истории не связаны между собой универсальными причинно-следственными законами, но являются порождениями непредвиденных обстоятельств. Мировые войны XX века имели свои истоки во всем, что им предшествовало. В этой главе я хотел бы проследить некоторые из этих истоков, для начала обратив внимание на то, что именно в XIX веке научные методы стали находить применение во всех сферах жизни общества.

Индустриализация на ранних стадиях была в первую очередь связана с переменами в экономической и социальной организации общества, однако дальнейшее вложение средств в производственные процессы, делавшееся прежде всего в расчете на постоянную финансовую отдачу, создало условия для развития технологий, призванных непрерывно повышать эффективность этих процессов. Машины для прядения и тканья хлопка и шерсти, обжига керамики, выплавки стали, а также приспособления для передачи энергии от мельничных колес к ткацким станкам, механическим молотам, бурам, подъемникам и сотне других устройств — все появилось на свет в конце XVIII — начале XIX века.

Одновременно с наращиванием практического «технического»» знания, все новые и новые области открывались и для теоретического исследования природного мира. В XVIII веке ученые распространили галилеевскую и ньютоновскую концепцию природы на саму материю, на ее структуру и поведение. Работы Джозефа Блэка, Клода Луи Бертолле, Антуана Лавуазье, Джозефа Пристли и других преобразили древнее знание о свойствах веществ в вооруженную математическими методами науку химию. Еще одним стимулом интереса к природному миру стали путешествия и экзотические коллекции Джозефа Бэнкса, Луи Бугенвиля и других первооткрывателей, и в тот же период стараниями Линнея изучение растений и животных было введено в строгие рамки научной классификации. Из разрозненных исследований минералов, ископаемых и естественных ландшафтов постепенно складывалась наука геология. В своей «Естественной истории», увидевшей свет в 1788 году, Жорж Бюффон утверждал, что у Земли есть своя история, а еще до начала следующего века Джеймс Хаттон применил ньютоновские законы к процессу образования скальных пород, из которых состоит земная кора. Около того же времени английский землемер Уильям Смит разработал систему опознания и классификации пород по залегающим в них ископаемым, благодаря которой можно было выводить закономерности этого залегания и делать довольно точные предсказания. Все разнообразие природного мира неумолимо сводилось в единую ньютоновскую схему, позволяющую с помощью математических формул и количественных измерений выявлять лежащую в его основе упорядоченность — законы природы. Интеллектуальная свобода, вытекавшая из теоретического постулата Канта об отсутствии у науки морального целеполагания, усилиями наследников Ньютона обретала многообразные практические следствия.