Если верно, как я считаю, что земная церковь никогда не будет идеальным воплощением Царства Небесного, то какой смысл можно было бы вложить в слова молитвы: «Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе»? Правы ли мы, в конце концов, делая вывод, что история религии на Земле — в отличие от циклического развития цивилизаций с их взлетами и падениями — это движение только по восходящей? Есть ли у нас основания думать, что это развитие будет продолжаться бесконечно? Даже если вид общества, называемый цивилизацией, уступит место исторически более молодому и, вероятно, более духовно возвышенному виду, представленному единым всемирным устойчивым представителем этого вида в форме христианской церкви, не может ли случиться так, что придет время, когда состязание между христианством и первородным грехом превратится в устойчивое равновесие духовных сил?
Позвольте мне привести ряд соображений в ответ на эти вопросы.
Во-первых, религиозный прогресс означает прогресс духовный, а дух означает личность. Таким образом, религиозный прогресс должен совершаться в духовной жизни людей — он должен проявляться в повышении их духовного уровня и достижении высшей духовной активности.
Теперь, если мы приняли положение, что духовный прогресс есть индивидуальный прогресс, означает ли это, что мы в конце концов соглашаемся с тезисом Фрейзера о том, что высшие религии по сути своей неизбежно антиобщественны? Если человеческие стремления и энергию, направленную на создание ценностей в рамках цивилизации, перенести на создание тех ценностей, что являются целью высших религий, будет ли это означать, что ценности цивилизации непременно пострадают? Являются ли духовные и общественные ценности прямо противоположными и враждебными друг другу величинами? Верно ли то, что ткань цивилизации пострадает, если спасение отдельной души станет высшей целью жизни?
Фрейзер отвечает на эти вопросы утвердительно. Если бы его ответ был действительно верен, это означало бы, что человеческая жизнь — трагедия, но без катарсиса. Лично я полагаю, что ответ Фрейзера ошибочен, ибо он основывается на фундаментально неверном представлении о природе души и личности. Личность постигаема не иначе как проводник духовной энергии, а единственным постигаемым пределом духовной энергии является отношение между одной духовной сущностью и другой. Именно в силу того, что дух предполагает духовные отношения, христианская теология дополнила иудейскую идею о единстве Бога собственным христианским учением о Троице. Учение о Троице есть теологический способ выразить откровение, что Бог есть Дух; учение об Искуплении есть теологический способ выразить откровение, что Бог есть Любовь. Если человек был создан по образу и подобию Бога и если истинная цель человека — сделать это подобие все более и более точным, то высказывание Аристотеля «человек есть общественное животное» применимо к высшему потенциалу и стремлению человека — стремлению вступить в возможно близкое единение с Богом. Поиски Бога суть сам по себе общественный акт. И если любовь Господня проявилась в этом мире посредством искупления грехов человечества Иисусом Христом, то усилия человека стать ближе к Богу должны включать в себя и попытки следовать примеру Христа, жертвуя собой во искупление грехов своих ближних. Искать и следовать Богу путем Господним есть единственно верный путь к спасению души человеческой на этой Земле. Таким образом, совершенно ошибочна антитеза между попытками спасти собственную душу через поиски Бога и следование Ему и попытками исполнить свой долг по отношению к ближнему. Эти два вида деятельности абсолютно нерасторжимы. Человек, который истинно стремится к спасению собственной души, такое же общественное существо, как житель спартанского «муравейника» или подобный рабочей пчеле коммунист. С той лишь разницей, что христианин — член совсем другого общества, нежели спартанское или левиафан-ское. Он гражданин Царства Божьего, и поэтому его главная цель — достичь наивысшей степени единения с Богом и подобия Ему; его отношения с ближними — результат, непосредственное следствие его отношений с Богом; его способ полюбить ближнего, как самого себя, состоит в том, чтобы помочь ближнему достичь того, к чему стремится он сам, то есть приблизиться к Богу и стать подобным Ему.