Цивилизация, притворяющаяся страной. Ведущие западные аналитики о России

Монаган далее отмечает: «По мере того как нарастает вызов архитектуре европейской безопасности XXI века – вызов, который требует объективной оценки современных реалий, – дискуссии о России движутся в противоположном направлении, отвлекая внимание на события и вызовы XX века. Это приводит ко второй проблеме полемики о новой «холодной войне». И хотя эта полемика притягивает взоры к выдающемуся периоду европейской и мировой истории, пытаясь показать примеры из прошлого для сегодняшней ситуации, она только вносит еще больше неясности и не дает материала, из которого можно «извлечь уроки». Это вызвано отсутствием понятия о том, что действительно означает «холодная война», помимо того что это дает некое смутное представление о периоде натянутых отношений между Россией и Западом. Это создает пространство для большого количества интерпретаций, сводя идею о новой «холодной войне» к поверхностной аналогии. Это не использование истории – это злоупотребление ею».

Монаган, как и ряд других специалистов, считает, что даже сегодня представление о периоде «холодной войны» в общественном и экспертном сознании складывается из отдельных фрагментарных представлений о ней, а многие ее тайны до сих пор остаются тайнами. Поэтому трудно разобраться, какие уроки необходимо извлечь из этого продолжительного периода мировой истории ¹³. В оценках «холодной войны» эксперты расходятся в ответах на элементарные вопросы о том, когда она началась – в 1940-е годы, после Корейской войны или в результате борьбы между Вильсоном и Лениным? – когда закончилась и даже почему она завершилась так, а не иначе ¹⁴.

Автор ссылается на Лоуренса Фридмана, который отмечает, что термином «холодная война» стало принято для удобства называть более чем 40 лет истории, повидавших «увлекательный каскад» разнообразных событий, теорий и идеологических догм. При этом термин совершенно не отображает всей существовавшей сложности и неоднородности того исторического периода и не дает сколь-либо полного представления ни о сути, ни о динамике развития отношений между Россией и Западом за сорок лет, обобщенных названием «холодная война»¹⁵. Поэтому столь популярные сегодня отсылки к этому времени, используемые для трактовки современных событий и процессов, перестают иметь какой-либо смысл, так как не проясняют ситуацию, а лишь вызывают все больше вопросов. Монаган вновь подчеркивает: использование стереотипов и упрощение исторических фактов лишает ясности любые попытки провести исторические аналогии с целью лучше понять текущие явления.

Автор также замечает немаловажный факт, что видение «холодной войны» западными странами с 1989 года пережило заметные трансформации ¹⁶, а процессы расширения Евро-Атлантических организаций – НАТО и ЕС – на восток неизбежно оказали влияние на смену акцентов в разных версиях недавнего исторического прошлого, в частности, среди стран – бывших членов ОВД или СССР, которые в ходе «холодной войны» находились по другую сторону баррикад и, в отличие от старых членов НАТО, имели совершенно другие впечатления о том периоде. Так, Западная Европа помнит «холодную войну» как период жизни в постоянном страхе возможности тотальной войны между ядерными державами, помнит «долгий мир в Европе», периодически прерывавшийся острыми кризисами. С другой стороны, для Восточной Европы «холодная война» ассоциируется с периодом оккупации и воспоминаниями о репрессиях. Для первых те времена становятся частью истории, вторые так и не могут оправиться от ран недавнего прошлого ¹⁷. Монаган делает вывод исходя из этого, что, очевидно, не существует никакой ясности в отношении понимания «холодной войны» даже на Западе, и тем более неясно в этих условиях, как можно сравнивать тот период истории с современным и какие исторические уроки мы можем применить в отношении текущего кризиса.