Цивилизация в переходное время

888 Эта малочисленная группа (от тридцати до семидесяти участников) была составлена в 1916 году, когда мы вдруг осознали, что аналитическое лечение, включая сюда и «психоаналитический» метод, есть диалектический процесс взаимодействия двух индивидуумов, и, следовательно, его результаты неизбежно являются односторонними с коллективной и социальной точек зрения. Индивидуальность аналитика представляет собой лишь одну из бесконечных возможностей приспособления, предлагаемых и обусловливаемых жизнью. Не следует думать, впрочем, будто анализ подразумевает дискуссию двух индивидуумов, которые в своей глубинной сути безнадежно несоизмеримы, – или что это всего-навсего некая попытка сближения. Человеческая личность, разумеется, не только индивидуальна, но и коллективна, причем до такой степени, что индивидуальность впору трактовать как обездоленное меньшинство. Каждый так называемый нормальный человек относится к виду Homo sapiens и потому может рассматриваться как мера человеческих деяний или как общий пример человеческого поведения. По этой причине бо́льшая часть аналитической работы ведется на уровне, общем для всех – или хотя бы для большинства – индивидуумов, и этот уровень не требует обсуждения индивидуальных различий. Чем дольше обсуждение преднамеренно сводится к общим, коллективным, средним признакам, то есть к теоретическим предположениям, тем ближе оно подходит к опасной черте, где подавляются специфически индивидуальные особенности пациента.

889 Благодаря отменно развитому уму и совершенно исключительной психологической проницательности автор одной из первых осознала чрезвычайную важность этой психотерапевтической проблемы и приступила к ее решению с поразительным рвением. Многие годы она председательствовала в Клубе и потому имела уникальную возможность собирать наблюдения в области групповой психологии. Ведь именно в группах заметно, как проявляются те психические события, которые никогда не констеллируются в индивидууме или даже непреднамеренно подавляются. Аналитик-мужчина, например, никогда не сможет составить констелляцию возможных реакций женщины на его месте. В итоге указанные способы поведения остаются латентными; если же вообще проявляются, то недостает критического взгляда, чтобы отделить зерна от плевел. В лучшем случае они остаются, так сказать, висеть в воздухе под видом теоретических рассуждений; они не переживаются в реальности и потому не могут быть признаны такими, каковы они есть. Лишь то, что аналитик осознает благодаря собственному опыту, может стать предметом психологического обсуждения. Другие факты, которые пациент может выдвинуть на обсуждение, если те будут им осознаны, отвергаются из-за бессознательности аналитика, который их попросту «не слышит». Если сумеет отказаться от своего авторитета, он сможет компенсировать свой ущербный опыт опытом другого. Но всегда присутствует опасность того, что он противопоставит психологической реальности какую-либо схему или теорему, поскольку страх ощутить неполноценность мешает ему признать свой недостаток. Эта опасность особенно велика для аналитика, от которого всегда ждут наставлений. В результате очень часто и легко получается, что равновесие между теоретическим предубеждением и некритическим принятием сказанного нарушается, так что аналитик не может различать оправданное и неоправданное сопротивление в поведении пациента.

890 Эта проблема, очень важная на практике, заставила автора обратить особое внимание на типичные способы поведения, особенно среди женщин. Как известно всякому разумному человеку, такого рода типология ни в малейшей степени не направлена на статистическую классификацию; ее цель – дать общее представление о структуре нормальных способов поведения. Перед нами типичные формы реакции, существование которых вполне оправдано и которые не следует рассматривать как патологические только потому, что сам аналитик принадлежит к какому-то другому типу. Типология призвана в первую очередь помогать психологической критике знания. Эмпирическая психология столь богата, что возможно ввести сотни типологических критериев, не придавая ни одному из них особого значения, если только этот критерий не окажется предельно общим и максимально поучительным. Здесь важна критическая попытка удержаться от стремления принимать собственные предрассудки за критерий нормальности. К сожалению, обратное наблюдается повсеместно; говорят, например, что экстраверсия – это «нормально», а интроверсия есть патологический аутоэротизм.