ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга]

И тут же рассказал байку о председателе колхоза, которого вызвали в райком «песочить» за финансовые нарушения. «Ты уж держись там покрепче», — напутствовали председателя односельчане: «Буду стоять, пока морды хватит!»— заверил своих земляков председатель колхоза. «Вот и мы так же, — добавил Владимир Антонович, — будем стоять, пока морды хватит. Я имею в виду Секретариат ЦК как центр политического единства».

Крылатую фразу о морде, правда, не совсем понятную, но смешную, подхватили многие газеты, сделав ее заголовком сообщения о пресс-конференции. После этого ЦК продержался всего один месяц.

Владимир Антонович вел заседания живо, интересно. Нередко свои выступления сдабривал различными забавными историями, притчами, побасенками. Видно, его обожали студенты, когда он читал лекции — с таким преподавателем не соскучишься.

Некоторые притчи помнятся до сих пор. Однажды, чтобы остудить пыл полемизировавших, он рассказал такую шараду, предупредив, что разгадать ее — дело непростое.

— Представим себе кафе. Самое обыкновенное. Кооперативное, государственное или частное— не имеет значения. Зашли в это кафе три гражданина. Пообедать или поужинать — все равно. Сели за столик, подозвали официантку, сделали заказ. Официантка принесла все, что просили клиенты. Три гражданина просят принести им счет. Официантка приносит: пожалуйста, с вас тридцать рублей. Поскольку в трапезе участвовали трое, с каждого полагалось по десятке. Что они и сделали. Официантка прошла в свой закуток, проверила счет еще раз и обнаружила, что ошиблась. Трапеза обошлась троим гражданам в двадцать пять рублей. Официантка подозвала ученицу и говорит ей: видишь вон тех граждан, которые собираются уходить? Подойди к ним и верни пятерку сдачи. И подает ученице пять рублей — рублевыми ассигнациями. Ученица направилась к указанным гражданам, а сама себе думает: с чего это она будет отдавать им всю сдачу? Перебьются. И, застенчиво улыбаясь, вручает каждому из троих по одному карбованцу. А два рублика положила в кармашек передника. Граждане сдачу взяли. Значит, каждому трапеза обошлась в девять рублей. Девять умножайте на три. Сколько получаем? Правильно, двадцать семь. Плюс два карбованца осталось в кармашке ученицы. Итого двадцать девять. А было тридцать. Куда девался рубль?

Или вот такая притча.

— В Харькове дело было. В хрущевские времена. Любил Никита Сергеевич всякие совещания, слеты передовиков сельского хозяйства проводить. И, как правило, в Москве. Поездка в столицу в те времена даже для таких больших начальников, как председатели колхозов, была нерядовым событием. И вот собрали человек десять председателей из области и повезли в Москву, Никиту Сергеевича слушать. Приехали в белокаменную, разместились в гостинице. Пришло время ужинать. Спустились в ресторан. Заказали еду, ну и к еде кое-что соответственно. Тогда с этим делом напряженки не было. Приносят закуски, графинчики запотевшие. Налили по одной, по второй. Вот-вот должны горячие блюда нести. Опрокинули по третьей, остатки закусок подобрали. Новичок среди них попался, впервые в Москву приехал. Мнется, вроде хочет сказать что-то, да не решается. Что у тебя там, спрашивают у него. Да вот вроде икру заказывали, но не несут почему-то. Очень хотелось мужику икры попробовать, ни разу в жизни не приходилось. Компания переглянулась. Действительно, вроде икру не приносили. А заказывали ли мы ее, усомнился кто-то. Подозвали официанта. Заказывали, отвечает. Так почему тогда не несешь, если заказывали, повышают голос труженики сельского хозяйства. Да я вроде приносил, оправдывается официант, десять порций было. В специальной посудине, и показывает, в какой именно. Тут один из компании вроде как смутился. Да, говорит, была одна порция, так я ее «з’ів».

Но вернемся к предпоследнему заседанию Секретариата. Шенин, в отличие от Ивашко, баек не рассказывал, председательствовал довольно энергично, и тем не менее просидели до девяти вечера. Назавтра с утра я принялся за подготовку сообщения для печати. Порядок здесь существовал такой. Текст, обычно шесть-семь машинописных страничек, передавался в общий отдел, где его регистрировали, ставили красный штамп. Оттуда отчет попадал Ивашко. Потом его читали другие секретари, и каждый считал своим долгом высказать какие-нибудь замечания. При этом, за исключением, пожалуй, Дзасохова, никто ничего не правил.

Александр Сергеевич иногда вносил серьезные коррективы, как правило, содержательного характера. Со многими из них нельзя было не согласиться, и я с благодарностью принимал их. Но немало было и вкусовщины, субъективизма, замены одних слов другими, которые ничего, кроме изменения строя фразы, не давали. Что же касается других секретарей, то их замечания в основном сводились к подчеркиванию отдельных словосочетаний и резолюциям на полях либо внизу страницы.