«Поверьте, товарищи, у настоящих советских людей, которых сейчас всячески оскорбляют и представляют их как «рабов», не только отбили охоту самоотверженно трудиться, но и нормально жить на этом свете, так как первые годы перестройки принесли им больше горя, чем радостей. Сейчас бушуют межнациональные страсти, а впереди могут быть еще трагичней социальные бури, вызванные усиливающимся расслоением общества и стремительным ростом несправедливости в материальном и моральном положении советских людей. В настоящее время Федоровы и им подобные деятели, нажившие свое благополучие при нашей «негодной системе», много раз повторяют об «умных и деловых» людях, но мне кажется, что самые мудрые люди сейчас живут и работают в ГДР, твердо заявившие о невозможности «соединения огня с водой». У нас же процветает наукообразная, путаная абалкинщина, поддерживаемая конъюнктурщиками от идеологии и философии».
Раздражение генсека росло. Но он решил одолеть письмо до конца.
«Мне представляется,— читал дальше Горбачев, — что мы непростительно рано хороним плановую систему, не совершенствуя ее, а полагаясь на «внекапиталистическую саморегулирующуюся экономику», преждевременно хороним и руководящую роль партии, в первую очередь, ее кадровую политику, полагаясь на мифическое добровольное народовластие без должной дисциплины и, строгого порядка. Подстраивать наш «парламент» под буржуазный гиблое дело, там истинную власть повседневно и повсеместно осуществляют «доллар» и толстосумы, которые, образно говоря, кого хотят— милуют, кого хотят — казнят. Не случайно в составе народных депутатов оказалось так много, демагогов, а съезд временами был похож на балаган.
Думаю, Вам не трудно представить, с каким волнением и душевной тревогой я Вам писал это письмо, но подсознательно предполагаю, что реакция Ваша будет скорее всего в западном духе — «не будем драматизировать события». У меня складывается такое мнение потому, что у Вас сейчас больше доверия нахальным «Огонькам» и «Взглядам», «Ю. Афанасьевым» и «Г. Поповым», чем скромным людям, которые независимо от ранга и положения всю свою жизнь, в самые тяжелые годы испытания преданно и самоотверженно трудились и служили Родине и народу.
Я был бы счастлив, если бы так думал только я один или ограниченный круг людей моего поколения, но это далеко не так.
С искренним товарищеским приветом В. И. Конотоп».
Замигала красная лампочка на телефонном пульте. Горбачев покосился — Болдин. Генсек снял трубку.
— Михаил Сергеевич, Конотоп шестнадцатого года рождения. Ему семьдесят три, — доложил Болдин.
— Семьдесят три... — повторил Горбачев. — Тогда ясно.
И опустил трубку.
Взял ручку и начертал резолюцию: «Прошу ознакомить членов ПБ, кандидатов в члены ПБ. секретарей ЦК».
Поскольку это письмо попало ему в руки, делать вид, что его не было, нельзя. Пусть все прочтут. Потом обменяемся мнениями.
Письмо Конотопа с резолюцией генсека перекочевало в новейшие времена из архива Политбюро в архив президента России. К сожалению, стенограмма обсуждения письма не найдена.
Впрочем, можно представить характер обмена мнениями. Наверняка все набросились на старика, осмелившегося выступить против курса на перестройку. Аналоги уже были — всем помнились молотилка, которую Горбачев устроил Ельцину на октябрьском Пленуме ЦК 1987 года, трехдневное обличение на Политбюро письма ленинградской преподавательницы Нины Андреевой в газете «Советская Россия», единодушно названном членами горбачевского Политбюро «манифестом антиперестроечных сил».
А выступление Сажи Умалатовой на IV съезде народных депутатов в декабре 1990 года? От него тоже тогда все открестились, хотя она, простая рабочая, тоже увидела, куда ведет страну Горбачев, и не побоялась сказать об этом открыто, во всеуслышание:
— Руководить дальнее страной Горбачев не имеет морального права. Нельзя требовать с человека больше, чем он может. Все, что мог, Михаил Сергеевич сделал. Развалил страну, столкнув народы, великую державу пустил по миру с протянутой рукой. Уважаемый Михаил Сергеевич! Народ поверил вам и пошел за вами, но он оказался жестоко обманутым. Вы несете разруху, развал, голод, холод, кровь, гибель невинных людей... Вы должны уйти ради мира и покоя нашей многострадальной страны...
Кроме этих немногих случаев, да еще, пожалуй, эпизода с послом СССР в ПНР В. И. Бровиковым, отозванным в Москву за критику политики перестройки, за все время правления Горбачева никто открыто не высказал несогласия с его курсом. Это уже потом, после бесславной отставки генсека-президента, многие члены высшего руководства вдруг предстали перед нами этакими отважными диссидентами.
Хотя нет, был еще один эпизод, когда часть членов ЦК, в основном с периферии, устроила своему генсеку жаркую баню. Но вмешались московские члены Политбюро, и в результате вышел мини-путч, такой же робкий и опереточный, что и у ГКЧП. Случилось это на Пленуме ЦК в апреле 1991 года.