Цок

И в этот момент на кухне что-то ухнуло. А потом дзынькнуло.

Маша вздрогнула. Напряглась.

— Андрей, этот вы? — с дрожью в голосе позвала она. — Приехали пораньше, да?

Но в ответ раздалось теперь совершенно отчётливое «цок»… Цок?

— Предо? — прохрипела полушёпотом разволновавшаяся Маша и, поднялась со стула.

Ноги вдруг стали ватными. Схватилась за угол комода. Добравшись по стеночке до кухни, щёлкнула выключателем.

Никого. Идиотка, нафантазировала себе!

Погасив свет, Маша почувствовала жуткое разочарование. Но и одновременно сильное облегчение. Ноги снова ходили нормально. И сердце больше не выпрыгивало. Что ж. Интуиция соврала. Ну и ладно. Случается.

Обогнув ширму, Маша вышла в гостиную. А там…

В мерцании старенького монитора, в спешке не выключенного перед уходом, и в мягком свете абажура, проникающем из прихожей, она вдруг отчётливо различила очертания высокой человеческой (человеческой?) фигуры. Боже! Тот самый маньяк из сквера… Длинный чёрный плащ, широкополая белая шляпа. И руки в карманах. Прячет нож? Удавку? Что делать?! Что???

Незваный гость, меж тем, совершенно спокойно стоял к ней боком в самом центре комнаты и внимательно рассматривал висящий на стене портрет хранителя. Однако, почувствовав на себе испуганный Машин взгляд, немедленно повернулся. И, весело цокнув языком, произнёс:

— Ну, во-первых, здравствуй, красавица… — и так и не дождавшись ответа, заговорил снова: — Во-вторых, Машенька, портрет мне весьма понравился и приглянулся. Подаришь? Кажется, сто лет не видел себя таким. О, Всевышний! Скажи, где теперь мои серебряные крыла? Впрочем, антураж — вовсе не главное, верно? Много важнее, что у тебя всё хорошо. Ну? Чего ж ты молчишь-то? Оттай, красавица! Я снова с тобой. Может, капельку коньяку? А? Для тонуса?

И всё-таки — да. Он вернулся. Вернулся!

Предо… Милый мой хранитель!

Маша хотела о многом ему рассказать. Нет, не о многом. Обо всём! Она даже заранее — ещё несколько лет назад — набросала и выучила наизусть «вступительное слово», которое произнесёт сначала. Если, конечно, встреча когда-нибудь состоится. Она хотела броситься к нему в объятия, прижаться, положа голову на холодную грудь и стоять так долго-долго… Или нет. Нет! Надо отвести ангела на кухню, усадить в глубокое, уютно продавленное кресло и быстренько достать из шкафа крохотные коньячные рюмочки на тонких ножках. И тот приснопамятный «земляничный» грааль, что запрятан от чужих глаз в самый дальний угол самого нижнего ящика…

Да! Она безумно хотела выплеснуть всему миру свою радость, своё счастье по поводу такого неожиданного, но каждый день ожидаемого возвращения. Но вместо этого просто стояла, прислонившись спиной к стене, и улыбалась. Глупо улыбалась…

Маша совсем не хотела плакать, но предательские слёзы лились по щекам ручьями. Она искренне и сильно желала в этот момент сделать что-нибудь замечательное, что запомнилось бы ангелу на всю его долгую, насыщенную событиями и приключениями жизнь. Но противный рот опередил неповоротливые мысли. Губы чуть-чуть раскрылись, и из них вырвалось очень-очень тихое, но, в то же время глубокое и полнозвучное, что Вадин аккордеон, и многоцветное, яркое, как полотна вечного Поля…

— ЦОК.

Да. Просто «цок».

Июнь 2007 — март 2016.