Цотнэ, или падение и возвышение Грузин

И решил господь испытать любящего раба своего. Неисчислимые бедствия он послал на Иова, отнял у него богатство, отнял жену, детей. Оборванный, полунагой Иов посыпал пеплом главу, упал на колени и вознес богу хвалу: «Нагим вышел я из чрева матери, нагим и уйду из этого мира. Бог дал, бог и взял. Хвала тебе, господи, да святится имя твое!»

Господь возрадовался твердости Иова и посрамлению сатаны, но дьявол продолжал говорить свое:

— Да, он все потерял, но он здоров. То ли он запоет, если болезни обрушатся на него и плоть его будет изъязвлена.

И решил господь вторично испытать любящего раба своего. Он навлек на Иова страшную болезнь. Все тело его покрылось язвами, струпьями, а в струпьях кишели черви, Иов страдал, но ни разу не вырвалось у него слово упрека по отношению к господу, ни на мгновение не утратил он веры и любви. Он всегда говорил, что божий суд мудр и справедлив, но только не дано нам понять его тайного и великого смысла.

И убедился господь в крепости веры этого человека и явился ему в образе тучи во время бури и сказал, что испытания кончились. Возвратил господь Иову здоровье, наградил детьми и богатством пуще прежнего. Так и тебе надлежит, князь, терпеть ниспосланные небом испытания. Бог дал тебе дочь и бог взял ее. Мы не ведаем, зачем он дал ее тебе, нам не постичь и того, за что он отнял ее у тебя. Молитвой и постом, пожертвованиями монастырям, строительством новых храмов ты должен смягчить разгневанное сердце всевышнего. Ты должен молить господа, чтобы он удостоил и водворил тебя вместе с дочерью в царстве небесном...

— Ты говоришь, бог дал, бог и взял. Уж лучше было бы не давать. Если же дал, справедливо ли отнимать ее? Не ожесточал бы меня, не доводил бы до возроптания и проклятия.

— Мы не в силах понять его мудрости. Отнять волен только тот, кто дал. Для чего он дал и почему отнял, знает только он сам. Он хранит это в тайне от нас. Добрых и невинных он любит больше. Возлюбил он дочь твою и взял к себе. Беспредельно и нескончаемо блаженство ее. Твоя дочь счастлива. Она была ангелом на земле, с ангелами же находится и на небе. Моли господа, чтоб отпустил грехи твои и возвратил дочь твою, как возвратил он Иову его сыновей и дочерей.

— Разве можно возвратить с того света?

— Для бога нет ничего невозможного. Ты должен сеять добро, отринуться ото зла, чистотой помыслов и благочестием ускорить возвращение дочери. Для тебя ведь неведомо, где и как вернется она к тебе. Может быть, она вернется к тебе новой дочерью или славой твоего сына.

— Я хотел покончить с собой. Думал, если убью себя, то последую за Тамар. Но и это оказалось не в моей воле.

— Самоубийством, князь, ты еще больше отягчил бы свои грехи. Еще больше бед навлек бы на свою жену и наследника. Лишился бы этой жизни, не удостоился бы и царства небесного.

— Хочу постричься в монахи. Пойду в какой-нибудь глухой монастырь, куда не достигают мирская суета, зло и мерзость этого света. Неустанным постом и умертвлением плоти буду замаливать грехи. Быть может, господь простит меня.

— Постричься в монахи это ты хорошо придумал князь, но...

— Знаю, что скажешь. Скажешь, что преждевременно, что я еще молод.

— Нет, князь. Чем раньше начинать служение господу, тем лучше. Если бы ты в отрочестве, в возрасте твоего сына вступил в монастырь, для господа это было бы еще приятней, ибо господь больше прислушивается к невинным...

Мальчик чутко вслушивался в каждое слово. Он почувствовал, что последние слова наставника как бы отвечают голосу его сердца, смутно забрезжил ответ на мучительный вопрос, приоткрылся путь, вступив на который, можно обрести покой и отраду. Мальчик затаил дыхание, чтобы не пропустить ни одного слова, но волнение было сильным, затаенное дыхание не удалось задержать, и оно вырвалось шумным вздохом.

— Кажется, сынок простонал, — встрепенулся Шергил, все время прислушивающийся к дыханию мальчика.