В этот момент, правда, меня это слабо утешает. Я усмехаюсь еще раз, а потом вдруг щурюсь — на меня неожиданно нападает дикое, неуемное желание отомстить, которое я просто не могу сдержать. Я хочу сделать ему больно, а значит сделаю — это не вопрос выбора, а скорее моя суть.
— Интересно…и как же ты узнал, что она тебе изменяет?
— Осторожней сейчас…
Макс прекрасно понимает мою цель, предостерегает, но в гробу я видела все его предостережения: благополучно кладу с прибором и пожимаю плечами.
— Ты спрашивал, что я еще хочу знать? Я хочу знать, как ты узнал, что девушка, которую ты любишь, предпочла тебе твоего отца? Ну же. Поделись этой зажигательной историей и не упусти ни одной детали, раз ты хочешь быть со мной честным.
Хочу было вставить еще пару токсичных копеек, но вдруг комнату озаряет яркий свет фар, и я резко поворачиваюсь.
— Ты кого-то ждешь?
— Нет…
Макс быстро подходит к окну, становится рядом, а потом вдруг леденеет.
— Это отец…
Я поднимаю на него затравленный взгляд, он отвечает мне не меньшим страхом, будто мы оба в этот момент подумали об одном и том же: нам конец.
Первым в себя приходит Макс, он начинает собирать по полу мою одежду и между делом шипит:
— Прячься, живо!
Я немного потеряна, кручусь вокруг своей оси, теряя драгоценное время, тогда он хватает меня за руку и тянет в сторону лестницы, но в следующий миг мы слышим, как открывается входная дверь — путь отрезан. Шаги приближаются, паника нарастает, и снова: если бы не Макс, все было бы очень плохо. Он пихает меня в небольшую нишу за камином и книжной полкой, и я отползаю в самый угол, прикрываясь занавеской. Напоследок я слышу тихое:
— Сиди на месте и не двигайся, чтобы не случилось.
На этом все. Тут то время и кончилось.
— Ну здравствуй, мой свободолюбивый сынок…
От голоса Петра Геннадьевича и его тона бегут колючие мурашки. Мне вообще несказанно повезло, если можно так выразиться, потому что я нахожусь считай в первых рядах. Камин то у Макса прозрачный, только с той стороны есть иллюзия дров и углей, а с моей стороны это все равно, что включить телек и наблюдать за реалити на мягком диване. Мне бы этого не очень хотелось, но ничего не остается, поэтому я прижимаюсь к стене изо всех сил, желая с ней слиться, подтягиваю ноги к груди и драпируюсь портьерой, как плащом. На всякий случай.
Тем временем Макс делает шаг ближе к окну, где валяется его одежда, притворно усмехается.
— Извини, не ждал гостей.
— Вижу. Ты не один?
— Один.
— Мм…да ну? — холодею сильнее, и мне кажется, что Петр Геннадьевич смотрит прямо на меня, а когда медленно подходит, я, походу дела, и вовсе зарабатываю себе микро-инсульт.
Состояние Макса не лучше, а еще плачевней. Он замирает, весь белеет, держа наготове спортивки, но так их не надевает. Властелина это веселит, он разглядывает что-то на камине (слава богу не меня), проводит пальцем по полке и отдает команду:
— Накинь что-нибудь.
Макс тут же очухивается, начинает быстро одеваться, тем временем его папаша тихо, играючи шепчет с видом «победитель по жизни».
— Еще раз спрошу. Ты один?
— Да.
— Тогда почему ты голый?
— Дрочил.
Я чуть было не палюсь, когда из груди почти вырывается нервный смешок, который тонет в треске ненастоящего костра. Хотя жарко тут, если честно, как у настоящего — мне почти нечем дышать, но я терплю. Стойко и сильно, с единственной мыслью:
— Надеюсь, удачно?
Макс издает сдавленный смешок, шлепнув резинкой штанов, кивает.
— Вполне, спасибо, что поинтересовался.
— Подойди.
Я чувствую, что что-то плохое непременно произойдет. У меня холодеют руки, не смотря на жар, внутри все покрывается коркой изо льда еще толще, чем за окном. Макс же кажется вполне спокойным. Он идет ровно, гордо расплавив плечи, но на секунду, — всего на секундочку! — я улавливаю его взгляд, направленный в мою сторону, в котором стоит страх. А еще мольба. Да. Он словно просит меня…