Цунами 2010-х годов

Небольшое уточнение: в «классическом» варианте этот термин звучит как «пространственное саморазвитие». Широко почитаемый в узких кругах классик мизантропического регионализма, внедривший это словосочетание сначала в обиход весьма своеобразной референтной группы – узкий специалист по урбанистике, именующий себя «пространствоведом» и столь же честно признающийся, что не приучен и не намерен рассматривать какие-либо процессы во времени.

Имя этого теоретика – Владимир Леопольдович Каганский. Профессор Глазычев столь ему идейно признателен, что аттестует его не иначе как «философом российских пространств».

Философу-урбанисту Каганскому свойственно столь же олимпийское спокойствие в суждениях, как и постоянство во взглядах. Он говорит о неизбежном распаде собственного отечества с неподражаемым декадентским упоением. Ближайшие друзья Владимира Леопольдовича по меланхолическому разуму давно сменили матрицу мышления, поставив себя, каждый по-своему, хорошо ли, плохо ли, но на службу национальным интересам. Из всей абстрактно-урбанистической школы профессора Бориса Борисовича Родомана он остался единственным стойким и безусловным «отрицателем империи».

Владимир Леопольдович утверждает, что никакой России ныне не существует, а единственный шанс ее «конституирования» состоит в том, чтобы «разорвать свою связь с советским пространством, СССР и имперским прошлым». Покуда этого не произошло, он увлеченно созерцает постимперское пространство, то «дрыгающееся», по его словам, то дробящееся на мельчайшие части в процессе «приватизации пространства и полномочий», то в некоторых местах «спонтанно» продуцирующее «пострегионализационную» самостоятельность, с которой «невменяемое» государство «ничего не может поделать».[7]

Республики Кавказа представляются ему решительно лишними, а «цепляние» за них Кремля интерпретируется как ненужные и бессмысленные попытки создания нового имперского организма на месте старого. Ни один из ныне практически вымерших демократов-романтиков не выразил столь ярко и недвусмысленно своих личных эйфорических ощущений в связи с процессом распада, как Владимир Леопольдович:

«Моему же поколению выпала такая величайшая профессиональная удача – на протяжении своей жизни наблюдать распад крупнейшей в истории империи».

«Современный мир развивается не в границах государственных границ, а в подвижных границах больших регионов», – внушает читателю авторский коллектив Минрегионов. Столь косноязычная тавтология контрастирует с рафинированным лекторским языком Владимира Каганского. Однако логика мышления безупречно воспроизводит более чем откровенно выраженное мироощущение довольного собою декадента-урбаниста, умиротворенно и благодушно музицирующего над дробящимся телом нации, словно акын-патологоанатом.

В тексте разработки Минрегионов днем с огнем не сыщешь таких понятий, как нация и национальный интерес. Быть может, эти понятия поныне остаются за бортом преподавания в Высшей административной школе. Но… понятие нации, абсолютно органичное языку американской или британской политики, прозвучало и с российских высоких трибун и стало сигналом новой реальности России как для внутренней, так и для внешней аудитории. Понятие нации вошло в состав термина «приоритетный национальный проект» и послужило прямым руководством к действию для всех без исключения региональных властей. И только теоретики Минрегионов этого «слона» умудрились не приметить.