Цвет черемухи

- И мне! Ты нарочно перешел на "ты". Я это сразу поняла! Можно, я буду говорить? Это оттого, что я всегда мало говорила... А можно, я тебе все расскажу? Я тебе все равно бы рассказала... Понимаешь, дело в том, что в тот день, когда меня сбила машина... И еще вот что... Ты меня даже не спросил, а что с шофером? Меня никто об этом не спрашивает! А ведь он же отвечал! Я сразу, когда пришла в себя, сказала, что шофер не виноват.

- Почему? - Сомов видел, что Надю охватывает волнение, что она хочет сказать нечто очень для нее важное. Он остановился, повернул Наденьку к себе лицом.

- Понимаешь, Егор, я знала, что встречу тебя и все расскажу. У меня был мальчик... И мы с ним... дружили... Я его, наверное, любила. Мы целовались! И вот в тот день мы вышли из школы, и он такое мне сказал!.. Он сказал, что его заразила моя подруга. Знаешь, такие есть болезни... Ты знаешь?

- Да, конечно.

- А я ему так верила... И вообще... Я побежала от него! Мне было так ужасно... И тут машина... Ведь шофер ни при чем, когда я сама ничего не видела! Он приходил ко мне в больницу, этот шофер. Вася Павлов его зовут. Он старше меня всего на три года, а у него уже две девочки... И этот... Он тоже однажды пришел. Он сказал: "Ты псих и шизик!" Все, конечно, прошло. Сейчас отвратительно даже вспомнить о нем! И знаешь, Егор, вообще в школе было мало чего хорошего! Вот, например... - Она вдруг запнулась и посмотрела на Сомова умоляющим взглядом.

- Да, я слушаю.

- Что?

- Я слушаю тебя. - Сомов постарался придать голосу спокойствие и твердость.

- Я напрасно... Ах, господи, зачем я?.. - Руки у Наденьки заметались по сторонам. - Отпустите меня, Егор Петрович, отпустите! Мне не надо было рассказывать! Господи, не надо было!

- Но почему?

- Почему? Потому что я кажусь вам плохой, да? Да! Да! Я вижу!

- Вовсе нет, Наденька... - Сомов взял ее руки. - Вовсе нет! Тебе нужно было - ты рассказала. И никто об этом не узнает!

- Вы мне больно делаете, - сказала Надя.

Сомов разжал ладони и отпустил ее руки. Сейчас он был растерян и не знал, как вести себя.

- Я знаю, о чем вы думаете, - тихо сказала Надя. Лицо ее стало неожиданно покорным, даже обреченным. - Вы думаете: к чему мне любовь калеки! Я знаю, вы так думаете.

- Что ты, Надя! - Сомов вскочил, захваченный врасплох.

- Ведь любят же траву или цветы, - заговорила Надя. - А ведь вот этим ландышам все равно, что я их люблю! Правда ведь? Наверное, травой быть лучше... Я сама, Егор Петрович, я сама во всем виновата! Зачем меня не приготовили к жизни и позволили жить? Я ведь ни к чему не готова была. Это я сейчас готова... Или я просто хочу жить! Я очень хочу жить! - Она замолчала, вздохнула коротко, потом улыбнулась. - Вот все и прошло! Пойдем, Егор, на пороги!

- Где это? - спросил Сомов.

- Надо пойти к реке. Вот по этой дороге в гору. Там отвесная скала. Пойдешь?

- Ты мне хотела рассказать про шофера.

- Правда? Прости меня, Егор! У меня это от болезни неуравновешенный характер. А с Васей Павловым все в порядке. И жена его приходила. Маленькая и глупая. Знаешь, Егор, я не люблю маленьких и глупых женщин. Как правило, они злые. Вот и Вася Павлов, он часто ездил ко мне. Мне кажется, он был немножко влюблен в меня... И вот как-то приехала его жена и спросила: "Что это он повадился мотаться сюда? Приворожила ты его, что ли? Все равно ведь ты калека! Калекой и останешься!" Мы с ней вдвоем были в палате... Я ее спросила, зачем же она вот так говорит? Ах, Егор, такие женщины не способны любить! Это эгоизм, а не любовь. Больше я не видела Васю. Он был хороший.

Она замолчала. Легкий ветерок шевелил ее волосы, солнце, падавшее сквозь листья деревьев, делало ее глаза прозрачно-синими. На ней была белая блузка с открытым воротом и вышивкой. И сегодня сквозь кожу на шее выделялась синяя жилка. Она спускалась к самой груди, и видно было, как она живет, подрагивает. Надя держала ландыши, и ноготки ее были розовыми. Она повернула к нему лицо:

- Ты устал?

- Нет.

- Еще чуть-чуть! - Она улыбнулась. Теперь в ее глазах светилось счастье.

"Странная", - подумал Сомов.

На верху пологой горы лес кончился. Внизу стояло их село, под горой бежала река. Надя попросила подвезти ее к обрыву. Там, где гора резко обрывалась, была небольшая каменистая площадка. На ней они и остановились. Прямо под ними река с ревом билась в валуны и разворачивала свой бег к востоку. До воды было метров двести, но шум ее был слышен так, будто она бежала рядом, у них за спиной. Глядеть вниз было жутко. Там пенилась, бурлила и уносилась прочь зеленовато-синяя вода. Неожиданно Надя подъехала к самому краю обрыва. У Сомова пересохло во рту. Он хотел что-то сказать, но язык не повиновался. Кресло на велосипедных колесах стояло на самом краю. "Она же не отъедет... Чуть шевельнется - и все..."

Надя, дрожа всем телом, заглянула в пропасть, потом повернулась к Сомову и крикнула:

- Я люблю тебя! - голос прозвучал отчаянно и далеко.