Цвет и крест

Заработала, застучала, загремела тарелками фрау Вейс, собрались в квартире соседа какие-то аптекари или оптики, совсем похожие на Вильгельма, сытые и довольные, счастливые, пришел и больной муж фрау Вейс, фабрикант кокосовых ковриков. Конечно, мы начали праздник с вопроса, почему торжество.

– Молодые люди, не торопитесь, больше всего людям мешает, когда они торопятся; такие люди не достигают цели.

Сделав лукавое лицо, Вильгельм поднес палец к улыбающейся, сияющей своей щеке.

– И больше всего это опасно молодым людям! – пригрозил он нам этим своим пальцем.

IV

Остальная часть вчера до глубокой ночи была посвящена биографии виновника торжества. Мы узнали, как трудно было Вильгельму Федоровичу где-то в русской, глухой провинции, но он все-таки никогда не падал духом, не расставался с мечтой о службе в большой-большой аптеке, в большом-большом городе и даже о собственной аптеке. Он изучал каталоги, знал все аптеки в России, писал, но все было напрасно, везде ему была неудача. Наконец, он скопил порядочную сумму денег, взял отпуск за месяц, и вот объяснение военных действий: флаги был поставлены на места всех существующих в Петербурге аптек, и составлен был план обхода всех их, начиная с центра, в последней аптеке Вильгельм и добился места провизора.

– О, это очень поучительно для вас, молодые люди, – лукаво подмигнул нам Вильгельм, – вы теперь знаете, как нужно достигать своей цели.

Провизоры и аптекари закурили сигары, фрау Вейс открыла окно в свой сиреневый садик. Все были очень счастливы, все говорили речи, и только больной фабрикант кокосовых ковриков молчал и совсем не похож был на немца: не было вкуса к немецкому счастью, не было охоты его достигать. Больной фабрикант кокосовых ковриков был очень похож на русского.

Во время войны я обеспокоился за судьбу старого своего приятеля и прозвонился в его собственную аптеку на большой улице большого города.

– Здесь Вильгельм Федорович? Голос очень знакомый ответил:

– Вильгельма Федоровича больше нет. Я назвал свое имя.

– Был Вильгельм Федорович, теперь я – русский человек. Василь Василич.

Цепочка Иисусова

I

Когда заболеет дитя и мать, нуждой убитая, повторяет: «Поскорей бы прибрал Господь!», на пороге является высокая строгая старуха и спрашивает:

– Не улетела еще ангельская душка?

– Поскорей бы прибрал Господь! – отвечает младенцева мать.

– Грех так, – говорит мирская няня, – пределы Господа неведомы.

И начинает долго молиться. Потом без еды и сна сидит на полатях строгая и печальная, как Божия Матерь с Младенцем в руках. В избе тогда вовсе нет тяготы от больного ребенка, мать спокойно хлопочет с пирогами у печи, отец с хомутами входит и уходит. А то святое дело на полатях кажется вовсе не дело: так сложилось из света и теней похоже на Богородицу.

Из света лампады Родионовна творит себе молитву Иисусову: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!». Из теней разное складывается Родионовне, больше всего беспокоят хвостатые. Лезут из-под лавок, лезут из-под печи, лезут из всех щелок, лохматые и голые, рогатые и безрогие. Становятся на цыпочки, тянутся, взбираются по спинам, заглядывают, вздыхают, шепчут, порой вздуваются над полатями – доски трещат и вот-вот полати повалятся.

Молитва Иисусова – непрерывная цепочка святых заветных слов, сначала на губах, потом в сердце, потом сливается с движением крови. Оборвись тут одно звенцо из цепочки Иисусовой – и пропало все: лихая нечисть живо растащит дитя. И вот уж тяжко, вот уж как бездомно бывает Родионовне! Но глаза не отрываются от озаренного лампадой лика Божией Матери, крепче и крепче связывает цепочка молитвы Иисусовой больное сердце новой матери с неизвестным сердцем младенца.

Когда, слава Богу, оздоровел младенец, трудно бывает Родионовне, новой матери, покинуть свое дитя, ее дитя, и единственное. Уходит домой, шатаясь от горя, будто мать, родное дитя на войну проводившая.

И так она много рождает детей, но дети не ей достаются.

В сочельник Нового года за лесом помирал старый дед. У деда никого не было в избе, только сиротка-младенец. Без дедова ухода закричалось, потом стихло и загорелось дитя. За поздней обедней сказали про это Родионовне. Помолилась она за больное дитя и твердо решила ехать к больному. После обедни пошли на кладбище поминать покойников. Родионовна тоже понесла туда свои поминальники. Кладбище далекое и тесное: гроб на гроб, покойник не покойника, камень на камень. Свою могилку узнают только по зарубкам и соснам. И даже зарубки сходятся. А так сухое кладбище, высокое, песочек, покойникам лежать хорошо, а живым помянуть – удовольствие. Разложили в это новогоднее утро женщины свои пироги, пришел батюшка, окадил, пономарь собрал в мешки поминальники, Пономарев поросенок прибежал добирать, а за поросенком давно уже следил узкомордый волчонок.