Цвет и крест

И так все: общая внешняя метаморфоза.

Вот вчера на Обводном канале среди белого дня тридцать вооруженных людей расстреляли двух мальчишек, карманных воров, и утопили старуху за торговлю хлебом по 5 р. за фунт.

Эти наивные люди, стреляющие в воришек, не понимают, что через отверстия для самосудных пуль, как через игольные уши, проходят верблюды воровства и обмана и что мудрость жизни состоит в том, чтобы обходить маленький грех и смотреть на большой.

Сегодня говорил мне философ, приехавший из глуши разделенной России:

– Пришел к власти человек, это все равно, что пришел к своему смертному часу богатый и при конце этом нужно ему распорядиться своим добром, кому что оставить и на какие надобности. Где власть, тут и смерть. Кто же во власти для себя жить хочет, тот не человек, а паук, и за погибель его, как за паука, на том свете 40 грехов прощается.

Я, бедный человек русский, знал власть только паучиную, но с царем ее не смешивал; когда царь пал, я спросил:

– А пауков вытащили?

– Все, – говорят, – пауки в тюрьме!

– А лапки, ножки паучиные, – спрашиваю, – сожгли?

Ну, конечно, лапки, ножки забыли. Известно, как у пауков с их лапками и ножками: оборвите, бросьте их – они все дрыгают. Так, говорят, они да зари шевелятся, но когда настанет заря, нам неизвестно, и сами сторожа нашей тюрьмы ходят во тьме кромешной и сторож сторожа спрашивает:

– Скоро ли рассвет?

Некоторые говорят:

– Вот свет! – и показывают гробы повапленные, сверху окрашенные, а внутри набитые костями мертвецов. Сторож сторожа спрашивает:

– Скоро ли свет?

И косится на гробы повапленные.

Бедный я русский человек, рано потерявший отца, который не научил меня во власти ходить, как во свете.

Мать моя захирела, и с раннего детства я ненавижу всякую власть и страшусь ее, как ядовитого паука. На сто тысяч один я хоть могу отказаться от власти – 999 вокруг меня только и ждут, как бы самим пролезть в пауки и вскоре лечь в гробы повапленные. А так вот если бы наша русская жизнь по-настоящему шла, то, я думаю, по-настоящему так бы должно: пришел человек к власти – это все равно, что пришел к концу своему богатый и при конце своем нужно ему распорядиться добром, кому что оставить и определить, на какие надобности оставить, и никого в смертный час свой не обидеть.

Где власть – тут и смерть тебе, а кто во власти для себя жить хочет, тот – паук, и недаром говорят, что за паучиную гибель на том свете 40 грехов прощается.

Золотые глоты

(Вырезка из газеты. Дата и место публикации не установлено.)

Замечали вы на всех нынешних собраниях, как чинно приступают к делу почтенные выборные люди от земли и городов, и вот среди них ни с того ни с сего шум поднимается, какой-то неизвестный никому член шумит, кричит, задирает, и все против, все против. Долго никому в голову не придет спросить этого члена, за что он стоит, чего требует. Лезут друг на друга выборные люди, кулаками даже грозят и расходятся, дела не сделавши. После одумаются, соберутся вновь, станут голосовать, и, вот чудо! все в один голос и в полном согласии. Тогда и тот, что шумел и мутил, тоже согласно с другими встает и становится незаметным: будто его и не было.

Спрашивают потом удивленно члены: чего же орали, кто это мутил?..

Одни говорят: «Глот какой-то!» Другие: «Золотой!»

Старое это: во всех селах бывал в то казенное старое время такой глот «Золотой», за двугривенный, за полбутылки любой сход сорвет. Пропали они куда-то вместе с казенным вином, а в последнее время вдруг, словно комары Петровками, в несметном числе сказались: теперь уж ни одно собрание без них не обходится. А вот, как и откуда они к нам попали, об этом самом и хочу я рассказать вам, товарищи.

Помните, как хорошо, пристойно стало на Руси, когда запечатали казенку? Вот так же у нас было и в первые дни после свержения царя. Как убитых хоронили, как потом без полиции Пасху Христову встретили – дивились сами иностранцы нашему порядку и говорили, что у них даже, людей образованных, так никогда не бывало.

А что всего удивительней, так это в деревне: убрали царя, объявили сразу республику, и мужик ничего, будто ему все равно. Удивление, куда все эти злейшие наши смутьяны-черносотенцы девались, ни одного! «Закрещены!» – объяснили старые люди в нашей деревне.