Цвет ярости - алый

Гладиатор в пластинчатом подобии панциря вскрикнул и потянулся к поврежденному колену (Курт взмыл над ареной). Второй мечник шагнул вперед и, поскольку его “гладиус” был отброшен далеко назад, попытался зацепить Страйкера налокотником с длинным шипом (здоровяк с трезубцем ускорил шаг). Во тьме парила бесконечная вереница “шаров” с порядковыми номерами (Волк не понимал до конца, что он делает, однако, потянувшись, переставил один шар из передней части вереницы, отбросив его назад). Заостренный шип на какие-то доли секунды отстал от пролетевшего рядом волчьего бедра (Волк, не колеблясь, взмахнул “гладиусом”). Узкое лезвие медленно скользнуло вниз, будто продираясь сквозь вязкую патоку, пока не наткнулось на горло безволосого (тот, казалось, сам шагнул вперед и поднял подбородок). Клинок легко вспорол кожу и двинулся дальше, разрезая на своем пути артерии, мышцы и хрящи, пока не уперся в жесткую кость.

Курт приземлился рядом. “Гладиус” дошел до уха противника и сам собой выскользнул прочь из раны. На песок хлынули багрово-красные, практически черные струи. Их было так много, что песок Ямы не успевал поглощать все и сразу, хотя на службе у Хэнка Тарана немало преуспел в этом занятии… Красная лужа выросла аккурат на том месте, куда с громким шлепком опустилась физиономия безволосого.

Поведя мечом, Курт стряхнул капли крови с меча.

Гладиатор с трезубцем метнулся вперед, выставив вперед грозное оружие. Оставшийся мечник с диким воплем оторвал от песка раненую ногу и, будто на шарнирах, прыгнул в последнюю атаку, повинуясь командам невидимого “кукловода”. Его Волк убил в первую очередь – в последнее время он не особо жаловал всякого рода оковы и молчаливые приказы.

Но парень с трезубцем оказался быстрее. Курт отступил влево и взмахнул “гладиусом”. Клинок жалобно, будто побитая шавка, звякнул о толстое древко, которое на поверку оказалось цельнометаллическим. Тем не менее цели Курт добился: блестящие лезвия были отброшены прочь с траектории атаки. А в следующее мгновение подоспел и мечник.

Волк сделал первый выпад, не дожидаясь приглашения. Клинок рухнул на пластины брони вертикально, сминая металл и выбивая из груди дыхание. Боец получил ускорение для того, чтобы отступить на один-единственный шаг. У него было намерение, но не оставалось времени. Курт же приобрел необходимую дистанцию. Не медля, он взмахнул “гладиусом” во всю мощь натренированных мышц. Клинок опустился на панцирь параллельно пластинам и, бесцеремонно отодвигая их с дороги, скользнул дальше. Захрустели кости, заныли разрезаемые сталью легкие.

Безволосый завопил. Рука его нелепо дернулась, пальцы разжались. “Гладиус” скользнул к усыпанному песком полу. Курту это падение, продиктованное неумолимой силой тяжести, показалось слишком медленным. Он протянул лапу и ухватился за рукоять. Рифленая поверхность, влажная от пота безволосого, легла в ладонь.

За долю секунды до того Волк, уловив за спиной смутное движение, пригнул голову. Сверкающие острия трезубца пронеслись в каких-то сантиметрах от черепа. Взволнованный воздух взъерошил мех на затылке. Для Курта, однако, это было недостаточно быстро. Он взял рукоять меча удобнее и повел ею назад, – так отгоняют назойливую муху, – не для того, чтобы раздавить, а чтобы внушить опасения.

Безволосый отскочил и встал в защитную стойку.

Но Таран говорил, что зашита в любое мгновение может смениться нападением.

Курт с нарочитой медлительностью обернулся. Каждая лапа его сжимала по блестящему “гладиусу”. Он стоял прямо, не сводя глаз с единственного противника. Однако периферийное зрение безостановочно ощупывало окружающее пространство. Безволосый с пробитым боком лежал на арене, не двигаясь, с закрытыми глазами; из перерезанного горла другого продолжала течь кровь, но уже тонким, неторопливым ручейком; третий лежал на спине, словно черепаха, и пытался ощупать руками страшную рану. На губах у него проступила розовая пена.

Четвертый же крепко вцепился в трезубец.

Толпа наверху начала выкрикивать что-то невнятное – Курт не понимал слов, те звучали слишком медленно. Похоже, по адресу последнего из команды Джона Стивенсона летели поощрения (либо, что действовало эффективнее, – оскорбления), потому как безволосый принялся медленно переступать ногами. Трезубец в сильных руках терзал воздух, словно жуткий, невообразимый миксер.

Волк стоял и не двигался.

Когда безволосый наконец пошел в атаку, Курт стоял на том же месте, что и раньше. Оба “гладиуса” глядели вертикально вниз. Металлическая змеиная морда с раскосыми бойницами неуклонно приближалась. Из обеих дыр смотрели два пылающих ненавистью глаза, а из пасти разве что не высовывался раздвоенный на конце язык… Его, впрочем, заменяло тройное стальное жало.