Цвет крови

— Их показаний также не хватит.

— Капитан, я пока не говорю о судебном процессе. В настоящий момент можно хотя бы арестовать его и произвести обыск. Этот подонок — нацист и расист, он уже привлекался за агрессивное поведение. К тому же известно, что в ночь на двадцать девятое ноября он ошивался возле шахты. А если его опознают тунисцы, значит, утром тридцатого он все еще находился там. Хотелось бы узнать, чем он там занимался. Вы согласны? У нас достаточно улик, чтобы обшарить каждый уголок в его доме.

Пьетро Кау молча размышлял. Он думал не о гибели Лукмана, а о том, как практически «у него на глазах» вырос бригадир Агати. Несмотря на молодость — ему только что исполнилось двадцать семь лет, он самый способный в команде уголовной полиции. Агати нравится его работа, ему нравится быть следователем. Он исполнителен и всегда проявляет уважение к старшим, но, в отличие от других, не допускает никакого лизоблюдства. Бригадир просто верит в свое предназначение.

Агати к тому же хорошо сложен: при росте почти метр девяносто он чуть пониже Кау, а весит около восьмидесяти килограммов, — это средняя весовая категория. Лицо у него интеллигентное и всегда гладко выбритое. Словом, парень что надо. Ему нравится выслеживать преступников, вести на них охоту и арестовывать, но он никогда не впадает при этом в фанатизм.

Агати был любимым учеником Кау, и капитан мог поручить ему самые деликатные дела. Меньше чем за три дня Агати переворошил весь архив «ДИГОСа», найдя там сведения, касающиеся скинов, и сузив круг подозреваемых, чем очень помог капитану. Наиболее яркой фигурой среди наци-скинов был Джованни Дзуккини, сын одного нейрохирурга, главарь нацистской группировки, начавший свою яркую карьеру пятью годами раньше, когда он избил на выпускном вечере в лицее двух студентов еврейского происхождения. В университете Дзуккини основал собственную партию, именующуюся «Белая (н)а(к)ция», к которой примкнули все агрессивные бритоголовые и молодчики, выставляющие напоказ разнообразные татуировки с символикой Третьего рейха.

Дзуккини был настоящим фанатиком и не только посылал на дело своих подчиненных, но и сам принимал участие в различных акциях. Несколько раз его арестовывали и допрашивали: в связи с поджогом машины одного из доцентов, а также после того, как стены юридической библиотеки украсили нацистские лозунги. При этом Джованни всегда отпускали на свободу, хотя из приложенных отчетов было ясно, что для следователей вина главаря очевидна не менее, чем вина его адептов.

Один из мобильных телефонов Дзуккини был зарегистрирован на его имя, а два других аппарата принадлежали «Белой (н)а(к)ции». Вечером 29 ноября с личного мобильника кто-то звонил ему домой, на виллу. Беседа длилась не более пяти минут. Неофициальная проверка с большой долей вероятности подтверждала, что звонили с холма, расположенного над шахтой, в которой было найдено тело Лукмана. Эти данные превращали Дзуккини в главного подозреваемого в убийстве.

Агати и Кау решили посетить полуразрушенный дом, где нашли пристанище трое тунисцев, после того как прокурор Маттеуцци согласился их выпустить. Карабинеры поднялись на третий этаж, держа наготове пистолеты и стараясь держаться подальше от мокрых стен. Но на пути им никто не встретился.

Агати уже пару раз навещал Касбах. Этого было вполне достаточно, чтобы при виде машины, въезжающей во двор, добрая половина жителей дома моментально испарилась. Но вот уж кому теперь не надо было бояться карабинеров, так это трем приятелям из Туниса — у этих парней был сейчас самый надежный вид на жительство: статус свидетеля, не имеющего права покидать территорию государства, в котором действует соответствующее законодательство. Кау постучал в железную дверь, покрытую цветным лаком, и подождал ответа. Последовал вопрос на арабском, и капитан громко произнес:

— Карабинеры!

Внезапно за дверью послышалась возня. Там явно передвигали стулья и хлопали дверями. Прошло немало времени, наконец, в дверном проеме возникла чья-то физиономия.

— Ахмед, открывай! — прикрикнул на него Кау.

— Сейчас, сейчас, капитан, — ответил Ахмед, медленно снимая цепочку за цепочкой.

Агати и Кау молча ждали, пока дверь отворится. Выражение лица выдавало Ахмеда, когда он пропускал вперед карабинеров.

— Проходите, пожалуйста.

— К чертям собачьим твое «пожалуйста», — прошипел Агати, — или ты не понимаешь, что играешь с огнем? Хочешь остаток дней провести в тюрьме за продажу наркотиков?

— Нет, капитан. Ахмед хитрый, Ахмед осторожный…

Повернувшись к столу, Кау увидел на нем упаковку папиросной бумаги и тетрадь в тонкой картонной обложке. Он открыл тетрадь, обратив внимание на неразрезанные листы.

— Похоже, ты уже начал этим заниматься…

— Нет, капитан, Ахмед ищет работу…

— Ну конечно… Где твои друзья?

— Куда-то ушли.

— Смотри, тебе хуже будет, — пригрозил ему Агати.

— Ахмед ничего не делал.

— Посмотрим, как будешь себя вести. Ты сказал, что утром тридцатого ноября видел у шахты молодого человека с короткими светлыми волосами, еще до того, как встретил охотников, помнишь?

— Да, помню.