Цвет ликующий

18.12.70.Третьего дня ездила в типографию, они подарили мне «За тридевять земель». Накануне из Детгиза звонили — «Родилось». Либет говорит, что у меня очень много врагов. Б. А. еще не видал книги и заболеет, если увидит. Сегодня — накануне юбилея. Ткаченко привел архитекторов: все господа солидные, а сам он обтрепе, хромой, больной. Смотрели дом и картинки. Пришли из Пушкинского музея. Директор очень молод и шкетоват, с бегающими глазами. Катя П., гладко причесанная, с голубыми серьгами-гирьками. Говорил Крейн. Потом пришли из Главлита: Буров, Тамара, чета Клодтов-Мадригал. Из Третьяковки две девицы — они устроили-таки у себя выставку. Розы в ванной. Михельсон. Ее организовали поздравлять от Русского музея. Рассказ о банкете с луноходом в Таврическом дворце. Все довольны.

19.12.70.От Академии — Шмаринов в замшевой куртке и Кибрик-растрепе с розами, роскошным адресом за всеми подписями академиков. При ближайшем рассмотрении интеллекта не заметно, стиль охотнорядский, каким, бывало, блистал С. В. Герасимов.

29.12.70.Поехали в ГТГ. Выставка Н. В. занимает одну комнатку проходную, внизу — в затхлой наглой экспозиции Третьяковской галереи. Рисунки «13» смотрятся хорошо. Бенуа занимает зал даже больше Сомова, но душу не трогает. Даже его парад под снегом, что в детстве вызывал такие восторги. И даже всегда говоришь — «Снег идет, как у Бенуа». Так же говоришь — «Небо, как у Бенуа», т. е. ночное небо с облаками, в пролетах на темном — звезды. Но в натуре все это пахнет нафталином, много рацио, мало цвета, страсти.

30.12.70.Были в Музее изобразительных искусств. Выставка Барлаха — впервые мне понравилась скульптура. Просто дивная, в меру безобразна, в какую безобразно средневековое искусство, не быт, а бытие. Сам он вроде сумасшедшего. Выставка лубка XVII–XVIII веков — одна комната светозарная. Степень законченности мне близка, цветовое сияние тоже. Но вещи почти все знакомые, только из ГИМа новые. Чекрыгин в доме Верстовского. Выставка в трех небольших комнатах, в которой-то из них когда-то жил Буров. Вещи большого формата сделаны без помарок, без усилий, нажима и старания, его рукой водил какой-то ангел. Не пытаюсь вдумываться в философический смысл, а поражаюсь юношеской гениальностью. Композиции из людей в густом воздухе в пыльном вихре. Воскрешение мертвых на земле по Федорову, но красивое воскресение, ужасы не ужасные, раскрытые рты не орут, а кричат беззвучно. Но все одинаково. Случайная смерть в 25 лет. Школьная выучка в свободной интерпретации. Все натурщики остались в памяти и выливались, как дождь, по его желанию и мысли.

31.12.70.Ездили на выставку в музей Востока, которую Костин вчера очень расхваливал, — художников 20-х годов. Фальк — жалкие гуаши, Истомин — беспомощные декоративные реализмы, кавказские пейзажи. Шевченко — предельно черные, хорошо или нет? Не знаю. Древин — порадовало то, что вспомнилась выставка «13», где была эта картина с домом. Как мы ходили к ним, как отбирали, как все ахали — написано двумя цветами, коричневым и белым. Картина с черным ослом. Хорошо замешивал этот лысый, деревянный. А Удальцовой — рисунки черной краской, беспокойные, суетливые, похоже на Рыбченкова, а может, Рыбченков на нее — кто раньше? Отвратительный реализм Кончаловского. Так и хочется сказать — ничего не вышло. У П. Кузнецова — ранние голубые вещи волшебные и нежные, сонное царство. Голубые птицы. А потом дребезга рабочих процессов. У Лансере неожиданно два рисунка к Ашик-керибу — цветовые и прелестные. Ну и все, мало питательная выставка. Завожу «Всенощную» Чайковского и слушаю с удовольствием. Кругом было тихо и ночь тихая.

1971 год

2.1.71.Есть счастье на земле — сегодня везде снег.

4.1.71.Устраивали в «Новый мир» рецензию на Городец. Среди ночи мне стало очень ясно, что я не люблю, и очень не люблю Толстого, за нарциссизм, наверное, и за некрофилию. Он любовался, когда почти умирала жена. Все я да я, я такой, да не такой, а все-таки очень я хорош; хоть и гадок, и в гадости хорош, потому и пишу об этом, чтобы все знали. Вспоминаю с удовольствием «Казаков» и пр., но все эти рассуждения далеко заведут.

10.1.71.Были у Ашукина. Он еле дышит. М. Гр. усохла. Ездили кружным путем, узнать никакую географию нельзя. Пол бел и чист, все прибрано. Как это они делают?

11.1.71.Читаю про В. Иванова, книжка от Ашукина, ученые записки Тартусского университета, 1968. Там есть воспоминания о Блоке «духовно» влюбленной в него Кузьминой-Караваевой, декадентки, эмигрантки, монахини Марии; деятелю Сопротивления при Гитлере, пошедшей в газовую камеру за другую женщину, видно, жизнь была не дорога, хотя об этом в записках ничего нет. Все про Блока, как его надо спасать, любить и пр. Разговорами до 5 часов утра она его, наверное, замучила, и роман не состоялся. Впрочем, Бог их знает, этих поэтов, они живут для того, чтобы писать стихи, видимо, так.