Цвет надежд - зеленый

- И мы все радуемся твоему возвращению.

- Тогда почему же вы не смеетесь?

Он и сам понимает, что говорит не то, что он несправедлив, но остановиться уже не может.

- Перед вами восьмое чудо света. Реформа системы правосудия. Новость, сенсация экстра-класс: заключенный без тюрьмы, тюрьма без заключенных. Все очень просто. Заключенный отбывает наказание в привычной обстановке. Вот он перед вами в своей привычной обстановке. Со своими близкими. Пожалуйста,, любуйтесь! Нам следовало бы пригласить к себе журналистов, чтобы они своими глазами увидели, как мне хорошо.

Он снова упал в кресло. Уве ушел в свою комнату и бросился на кровать. Грета скрылась у себя.

Там она опустилась на стул и невидящим взглядом уставилась на стену.

В непривычной ситуации люди часто не знают, как себя вести. Ингрид растерялась.

- Успокойся. Пожалуйста, успокойся, - только и повторяла она. - Ведь ты еще не знаешь, как люди к этому отнесутся.

Дедушка пытается спасти положение:

- Есть такая поговорка, - говорит он, - больше чем богу угодно, человека никто не накажет. Но это помогало людям, когда они верили в бога побольше, чем теперь. Есть, правда, и другая поговорка: если человек видит солнце и луну, ему не на что жаловаться.

- Ведь это не навсегда. - Ингрид тоже пытается утешить мужа. - Год пройдет, ты и не заметишь.

- Целый год. - Густафссон подхватывает эти слова. - Целый год. Двенадцать месяцев. Пятьдесят две недели.

- Триста шестьдесят пять дней, - заканчивает дедушка. Это не так страшно.

- Триста шестьдесят пять дней. - Густафссон делает ударение на каждом слове. - А сколько часов? Ты не знаешь, сколько это часов? Я подсчитал нынче ночью. Восемь тысяч семьсот шестьдесят часов.

- Но два из них уже прошли. Вечер пролетит быстро, потом ночь... Пожалуй, мне пора домой.

- Ну что ж, пора, так пора. Представление окончено!

Густафссон горько смеется.

- Ложись и отдохни хорошенько, - говорит дедушка, - тебе это необходимо. И помни такие слова: лучше быть свободной птахой, чем пленным королем.

- Но я, к сожалению, не птаха. О них заботится сам господь бог, так говорится в Писании.

- Это уж точно. Ну, покойной всем ночи. Небеспокойся, Ингрид, сиди. Меня провожать не нужно.

На пороге дедушка оборачивается:

- Помни одно, Пер: не пренебрегай господом, у него длинный бич.

Дверь за дедушкой захлопывается. Они остаются одни, теперь самое время ему прижаться головой к ее плечу, ей погладить его по щеке. Hо они оба молчат и не трогаются с места. А как они ждали этого дня, дня возвращения, когда бы он ни наступил!

И вот Пер дома, но оказалось, что они ждали чего-то совсем другого. Между ними появилась невидимая преграда.

Наконец Ингрид встает, собирает на поднос кофейные чашки и уносит их в кухню. Вернувшись, она гасит верхний свет.

Он поднимает голову.

- Зачем? Пусть горит. Так ты скорей привыкнешь.

- Я не из-за тебя, - тихо отвечает она. - Просто я не люблю яркий свет. Очень режет глаза.

Он не отвечает. Через минуту она спрашивает:

- Когда ты начнешь работать?

- Завтра вечером. - Он вздыхает.

- Все будет в порядке, вот увидишь.

- Да, наверно. Мне приходилось встречать людей, вышедших из заключения. Один даже работал у нас на складе скобяных товаров на Ваннгатан. Многие знали, что он из тюрьмы, и он знал, что им это известно, и они знали, что он об этом знает, и так далее... однако никто никогда и виду не подал. Понимаешь, они даже не думали об этом. Надеюсь, что и теперь будет так же. Что никто и виду не подаст. Хотя они знают, а это все равно, что на тебе печать Каина. Впрочем, так ведь оно и есть, надеюсь, ты меня понимаешь.

- Я уверена, никто и виду не подаст.

- Хорошо бы. Но ведь ты сама видела, как отшатнулись дети. Да и вы с дедушкой тоже. Не отпирайся. Вы все отшатнулись. И другие тоже отшатнутся. Это уж точно.

Она садится к нему поближе и гладит его по руке.

- Пер, не принимай все так близко к сердцу. Дети привыкли видеть тебя другим, вот они и испугались. Их поразила перемена в тебе. Люди, которые тебя раньше не знали, будут реагировать по-другому.

- Как будто им неизвестно, как должен выглядеть человек!

- Зачем бояться раньше времени... Знаешь, что, давай-ка погуляем?

Она встает и подходит к окну.

- На улице уже темно.

Он знает, что на уме у нее нет ничего плохого. Что она желает ему только добра. И все-таки его захлестывает горечь.

- Раз темно, значит, можно прогуляться? Так? В темноте тебе за меня не стыдно?

- Я об этом и не думала! - протестует Ингрид.

- Может, и так. - Он пожимает плечами. - Ну что ж, придется вести ночной образ жизни. Вроде крота, который, пока светло, не смеет носа высунуть из норы. Бояться света, как совы и змеи...

- Зачем ты так! - Ей с трудом дается веселый тон. - Ведь я не сова. Идем же...

Он встает. Мгновение колеблется, потом направляется в переднюю.

- Знаешь что, - говорит он, - я пойду без тебя. Мне хочется побыть одному.

Он видит, что его слова больно задели ее. Этого он не хотел. Голос его звучит теплее, он пробует оправдаться: