Цвет надежд — зелёный (сборник)

На следующий день она исчезла. Недели через две я поговорил о ней с одним сотрудником Службы.

— Как же, встречал я ее, — подтвердил он. — Ее все встречали. Вечно торчит у входа. Она чокнутая, считает, что попала сюда из другой Вероятности, и хочет назад, к себе. В мире полно психов. Выбрось-ка ее из головы.

— Она утверждает, что с тех пор прошло десять лет, — сказал я. — Тогда испытания только начались и никто не знал, чем это грозит, если забрать что-нибудь из другой Вероятности. Теперь это известно, стало быть, кто-то обжегся.

Он пожал плечами.

— Может, и так. Но даже если это правда, назад ей все равно никогда не попасть.

Никогда. Существует какая-то математическая формула, которая это объясняет, но я не математик. Я только знаю, что пока мы Наверху, двери камеры заперты снаружи. Ни при каких обстоятельствах нельзя ничего забрать или оставить там…

Значит, кто-то попробовал и обнаружил.

Время от времени я видел ее на лестнице Службы Вероятностей. Она все так же безнадежно ждала, с опущенными плечами и застывшим лицом. Поначалу многие молодые техники заводили с ней знакомство в выходные дни. Она шла ко всем, кто готов был ее выслушать. Потом она перестала быть такой сговорчивой, и все спешили мимо, отводя от нее взгляд. Я теперь редко выходил на улицу, город страшил меня, жизнь за пределами здания пугала, я думал о Вероятностях, таких прекрасных или таких чудовищных, что и вообразить невозможно, я видел в мониторах изменчивые миры, столь же реальные или нереальные, как мой собственный, и мне становилось страшно. Я перебрался жить в комнату без окон в здании Службы. Перестал выходить.

Много лет спустя я случайно нашел бумажку с кодом ее линии Вероятности. Во время испытательной поездки я заложил код в компьютер и отправился Наверх.

Склонившись к монитору, я вглядывался в клубившийся туман. До того, как ее забрали отсюда, здесь был мир. Теперь я не увидел ничего.

Ничего.

Пер Линдстрем Жизнь продолжается

— Это просто непристойно, иначе не назовешь. — Миссис Мортимер фыркнула от возмущения. — Вообще-то я ничего не имею против роботов. — (Однако ее интонация расходилась со смыслом слов.) — Но чтобы они разгуливали среди нас и выдавали себя за людей — нет, это уж слишком! Да еще за умерших! Это противоречит божественному промыслу. — (Наконец-то она нашла нужные слова, против них не поспоришь!) — Вот именно: противоречит божественному промыслу. Я просто не представляю, чтобы такая мысль могла зародиться в человеческой голове. Это козни сатаны, это…

— Конечно, дорогая, — удалось вставить мистеру Мортимеру, жаждавшему ее успокоить. — И разумеется, такой проект никогда не пройдет. Правительство не допустит. Так что ты… мы, — поправился он, — можем не волноваться.

Сам-то он в глубине души не очень верил собственным доводам. Да и хотел ли верить? Торопливо прихлебывая горячий кофе, он украдкой еще раз глянул в газету. «Андроид», как его называли в газете, красовался на первой странице и действительно ничем не отличался от человека. Мысль сама по себе чем-то будоражила воображение. Надо же, до чего могут додуматься ученые! Вдруг его охватил энтузиазм; в приподнятом настроении, какого у него давно не бывало, он проглотил еще один бутерброд, запил его горячей черной бурдой и выбежал из дому, чтобы успеть на вертолет 8.15.

Обычно в часы утренней спешки пассажиры бывают невыспавшимися и раздраженными, но сегодня в вертолете царило оживление. Все взгляды были прикованы к телеэкрану, где явно только что показывалось изображение того самого андроида, которого Мортимер видел в газете. Теперь с экрана вещал известный комментатор по научным вопросам Макс Ардон.

Возможно, Мортимер слишком поспешно проглотил кофе и бутерброды или слишком быстро бежал. Так или иначе, но он вдруг вновь осознал себя усталым пожилым человеком. Энтузиазм мало-помалу угас, и в конце концов Мортимер вовсе перестал слушать то, о чем своим хорошо поставленным голосом развязно болтал комментатор.

О этот беспокойный технический век! Что ни день — новое чудо науки! Теперь снова разыграются такие же баталии, как несколько лет назад, когда решался вопрос насчет роботов. Тогда вся Америка, да что там — весь мир разделился на два враждующих лагеря. Что до Мортимера, то он был уже сыт чудесами по горло, и он знал: так думает не он один. Нет, конечно, они были не против полетов в космос, расщепления атома и тому подобного. Но эксперименты над человеком, эксперименты над тем, что всегда считалось священным, — это, по их мнению, было уже слишком.