Цвет надежды

— Когда? — Гермиона переступила с ноги на ногу, и Гарри отвлекло это движение. Он вновь поднял голову.

— Вечером. Ты плакала.

— Гарри, это… неважно. Сейчас уже не важно.

— Гермиона, сделай милость, давай поиграем в правду. Для разнообразия.

Голос Гарри прозвучал гораздо резче, чем он хотел. Девушка поправила ворот кофты и глубоко вздохнула.

— Вчера он узнал, что мне не стерли память.

— То есть до этого он не знал?

— Нет. Дамблдор обещал ему, что сотрет.

— Поразительно, — зло рассмеялся Гарри, прислоняясь спиной к холодному стеклу.

— Гарри, ты простудишься.

— Очень трогательная забота, — прокомментировал он. Некоторое время подумал, но потом все же сел прямо.

— И каково это было?

— Что именно?

— Врать. Всем.

— Хочешь знать, каково это было? — в глазах Гермионы блеснул опасный огонек. — Это было чертовски приятно: находиться между двух огней. Каждый день разрываться на части, глядя на тебя. И врать! Врать! Повторять, что все хорошо. А потом саму себя убеждать, что это для твоего же блага. Знаешь, лучше бы мне стерли память! Тогда бы мне не пришлось… вот так…

Гермиона замолчала, глотая слезы.

— Ты даже представить себе не можешь, как противно мне было! — уже тише произнесла она. — Как это тяжело. Если бы хоть кто-то из вас мог поговорить со мной об этом. Я хотела просто поговорить. Мне было страшно, Гарри. За тебя! За Рона!

— А за Малфоя? — негромко произнес Гарри.

— Ты был у черты! Ты видел, что они сделали с Брэндом.

— Видел, но ни черта не понял.

— Из мальчика сделали портал. Знаешь, как это страшно! А ведь я обещала ему помочь. И… Малфой был единственный, кто мог помочь Брэнду. Это… Гарри… Ты… даже представить не можешь. Впрочем, зачем я это говорю, — тихо закончила девушка. — Это же волнует только меня.

Она развернулась спиной к нему и принялась вытирать слезы, мечтая, чтобы этого дня не было. Ненавидя себя, Малфоя, Гарри. Всех на свете. Знакомые руки легли на плечи и развернули. Гарри крепко обнял ее, прижимая к себе. И этот жест лучше всяких слов все ей сказал. Да, он, возможно, не простит, но он хотя бы смог выслушать. И, кажется, постарался понять. А это для нее сейчас было самое главное: рассказать, излить душу и почувствовать уже забытую пустоту в том месте, где давил тяжелый камень вины и тайны.

— Прости меня, Гарри. Пожалуйста.

Она уткнулась в его шею и всхлипнула.

— Никогда не видел, чтобы ты так много плакала, — сдавленно прошептал Гарри, легонько гладя ее волосы.

— Это все оттого, что я была совсем одна. Я ведь так привыкла к вам. Так люблю вас, а здесь пришлось… совсем одной. А одна я — слабая.

— Нет, Гермиона, ты сильная. У тебя хватило смелости рассказать правду.

— Да уж. Вовремя.

— Все будет хорошо.

— Ты простишь меня?

Гарри тяжело вздохнул.

— Я… мне нужно все это переварить. Я не могу так сразу что-то сказать. Понимаешь, все это…

— Я понимаю, Гарри. Я ведь не прошу сразу. Хочу просто знать, что однажды все будет как раньше.

— Как раньше? — Гарри сделал шаг назад, сжал ее плечи и попытался улыбнуться. — Раньше не было твоей большой любви.

Гермиона опустила взгляд.

— А ее и сейчас нет, — усмехнулась она.

— То есть?

Гермиона вздохнула.

— Понимаешь, он… не простит. Он… не такой, как ты, как Рон. Он просто не умеет прощать. Мне кажется, что он даже понять не умеет.

— Чудная партия, — криво улыбнулся Гарри, почувствовав, как царапнула ревность где-то внутри.

Он изо всех сил старался сейчас не поддаваться эмоциям и цивилизованно говорить о слизеринце, но ведь это… Гермиона. И то, как глухо звучит ее голос от горечи, когда она говорит о том, что Малфой ее не простит, это… Как же, должно быть, для нее это важно…

— Здесь уж я участие принимать не буду, с твоего позволения, — Гарри отвесил шутовской поклон.

— Я… я и не прошу, — растерялась Гермиона. — Я ни о чем не прошу, Гарри. Мне важно, чтобы ты просто попытался понять.

— Нет уж. Твоей любви я понять не смогу, извини. Даже ради тебя, Гермиона, я не брошусь на грудь Малфою с криком «здравствуй, друг!».

— Я понимаю. И я не прошу, Гарри. К тому же здесь все… все… В общем.

— Гермиона, ты бы не рассказала нам, если бы это был конец. Значит, ты надеешься.

— Нет. Ты не понимаешь…

— Ладно, проехали.

Гарри отошел к подоконнику, побарабанил по нему.

— Так, что мы имеем? Большую любовь. Большую трагедию и большую неизвестность. Это все замечательно, но хотелось бы знать, что произошло сегодня. Подробнее.

— Люциус Малфой погиб.

— Как?

— Он… пытался остановить Драко и упал с башни.

Гарри едва не поморщился от «Драко» из уст Гермионы, причем от того, как привычно слетело это имя с ее губ, было хуже всего.

— А что именно хотел остановить Люциус? — наконец спросил он, обернувшись.

Гермиона задумалась, посмотрела в сторону.

— Гермиона, сказав «А»…

— Драко пытался покончить с собой.

— Что? Малфой? Покончить с собой? Что за чушь! Гермиона, с какой стати? Это просто смешно!

— Чтобы не позволить Волдеморту использовать его в каких-то там целях.

— А как он мог его использовать?