Цвет неба

Я вновь тщательно прислушалась к себе. Как и обычно… А может, ее действительно нет? Но как так получилось? Разве разбившийся хрусталь не охранял меня от нее? И, кстати, с чего я взяла что подвеска, доставшаяся от бабушки, была именно хрусталем, а не каким-то иным камнем? Знание это пришло… тогда, когда я стояла над пропастью, на дне которой плескалось озеро. И что произошло тогда? Я слышала… как будто зов, отчаянный, наполненный болью и обреченностью. Я пошла навстречу ему…я пела на певучем и чистом, как хрустальный перезвон наречии, мне незнакомом, если судит сейчас, но тогда мне так не казалось, все естество принимало его как родной, даже уверенность в те секунды возникла, что это язык, на котором я должна говорить с рождения… Бред. Все, что творилось со мной тогда необъяснимый бред, и если бы не Демм, я бы посчитала его просто сном.

И все же, что произошло со мной? Понимала, что делаю… понимала тогда, зачем… сейчас же — нет.

На плечо опустилась маленькая рука, я подняла голову и встретилась взглядом с Цун, на лице которой была легкая, успокаивающая улыбка.

— Вот видишь, все хорошо. Ее, правда, нет здесь. Илдран не может ошибаться, как никак, он провел с ней больше времени, чем я.

Я, помедлив, кивнула.

— Только вот, Цун, меня беспокоит — почему же она не пришла?

Она засмеялась.

— А ты что, разочарована?

— Нет, конечно! — не удержавшись, воскликнула я, а потом тихо добавила. — После всего, что она сделала, я ее ненавижу ее всей душой. И я рада, что больше никогда ее не почувствую в своем теле.

В синих глазах зажглось понимание.

— Я тоже не знаю, почему так… И ни я, ни Илдран не знаем сам принцип работы защиты твоей бабушки. Может, тебе она рассказывала что-нибудь?

Я помотала головой.

— Я ничего не помню из своего детства, как отрубило, понимаешь? Может, она и говорила, но… — я потерла лоб, — ничего вспомнить не могу.

— Тогда и не заставляй себя, ты все равно вспомнить ничего не сможешь. — Удивленно смотрю на нее. Как понимать эти слова? Такое ощущение, что она знает что-то, чего не знаю я. Только вот… навряд ли она мне расскажет. Тут, по ходу дела, никто не хочет ничего мне объяснять. — Алексин, — вновь обратила она мое внимание на себя. — Расскажи, что произошло, почему защита разрушилась?

И я начала пересказывать ей, вплоть до самых мелких деталей и собственных чувств, попыталась повторить те странные слова, хоть это и трудно далось.

Не помню, когда именно рядом оказался Демм, в руках которого утонула моя ладонь, и Хранитель, что стоял над Цун. Все они внимательно слушали меня, не перебивая и не задавая вопросов. Когда я замолчала, Хранитель также молча отошел в сторону, и как мне показалось, взглядом дал знак подойти Цун. Она действительно встала, но неожиданно склонилась к моему уху и прошептала:

— Больше никогда и ни с чем не соглашайся слепо. Не будь бессловесной и послушной пешкой, ты сама видела, к чему это приводит, — и пошла к нему, оставив озадаченную меня размышлять над ее словами.

Да, я знаю… я слепо сделала то, что хотели от меня все, но… Она же — Хранители, они знают многое, по сравнению со мной. И поэтому я так поступила, я думала… и опять я упираюсь в то, что они многое знают. Вот единственно объяснение. Я — просто послушная пешка, правильные слова подобрала Цун… и, как мне не противно себя таковой чувствовать, изменить ничего я не могу. Поступать по-своему? И совершить ошибку, которая может стать непоправимой? Такие страшные пророчества, которые связаны со мной, и страшные больше от несущей ими ответственности. Разве я могу вести себя по-другому?

Или… ох, я расклеилась и перестала здраво размышлять! А зачем мне слепо делать что-то, что мне говорят? Ведь можно подробно расспросить обо всем, о возможных последствиях, даже об их догадках, чтобы их знания стали моими. И только потом принимать собственное решение!

Я возликовала, настроение как-то сразу поднялось, хоть голова моя распухла от этих размышлений.

Демм до сих пор сжимал мою ладонь. Может, именно из-за его поддержки, я и пришла к таким выводам? Он ведь моя опора.

Я повернулась к нему и широко улыбнулась, он, не разжимая губ, улыбнулся в ответ. Мне стоит улыбаться так хотя бы потому, что в ответ я вижу его улыбку. Мне очень нравится, когда он, такой серьезный, мрачный, с вечным "невыразимым" выражением лица, улыбается. От этого становится теплей на сердце.

С Хранителями происходило что-то странное… точнее, вообще ничего не происходило — и это было странно. Они просто стояли друг напротив друга и молчали. А потом через какое-то время, Цун позвала меня и Демма.

Я подходила с некоторой опаской и твердым решением не соглашаться поспешно и выяснить побольше. На все я не замахивалась, потому что понимала, что это невозможно.

Хранители еще раз переглянулись и Цун начала говорить, переводя серьезный взгляд с меня на Демма и обратно.