Цвет ночи (СИ)

Отец годами заставлял делать его то, что он не хотел. Столетиями. Веками. Внушал ему, что он должен заковывать братьев, пытать души. Лепить из них то, что нужно правителю ада. У Смога было свое представление о правильности, изощрённое. Тьма создала пекло и воцарила в нём Чернобога; он исполнял её поручения, однако, имея своё видение. У него имелось собственное понятие морали. И Ян страдал от этого. Вот почему он был таким — не привязывался ни к кому, вечно бежал, менял знакомых и увлечения, путешествовал, сменяя локации. Он хотел быть свободным. Всегда и сильно этого хотел. Его душа требовала этого.

Теперь мне было не трудно догадаться, почему он не хотел быть с кем-то. Не хотел серьёзных отношений. Потому что не хотел быть скованным.

Я его понимала. И была рада, что он хотя бы немного, насколько-то лет задержался рядом со мной и моей мамой и моим отцом. Была рада, что он ощущал себя в нашем доме так естественно и непринуждённо, что мог возвращаться снова и снова. Наша семья была для него нормальной семьёй, которой у него никогда не было. Рядом с нами он мог быть частью чего-то спокойного и настоящего. Я рада, что он чувствовал, что его не ограничивают у нас. Я могла на это только надеяться, как и на то, что мы были его убежищем. И теперь знала наверняка, что Морана не просто так показывала мне все те сны. Если, как говорил Гай, она и правда ушла от Чернобога, если они сейчас были не вместе — значит, она всё же сумела пересмотреть свои взгляды, сумела отделиться от него и вырваться из разрушающей зависимости, и теперь хотела исправить отношения с собственными детьми. Или даже больше: она искренне желала, чтобы её сын был счастлив. Она признавалась в драме их семьи мне, потому что понимала, что рядом со мной ему может быть спокойно. Наша дружба и близость, мой дом был для него тихой гаванью, в которой он всегда мог остановиться. И совершенно очевидно, почему он так долго умалчивал о собственном прошлом: не потому, что от чего-то хотел меня уберечь. Он не желал, чтобы я судила о нём по поступкам его отца или матери. Он не желал, чтобы я осуждала его за уже совершенные когда-то им самим действия, пусть он их и не выбирал, и не был с ними согласен. И кроме того, он просто не желал каждый раз ворошить былое и ранящее его.

Было ли опасным то, куда прямо сейчас отправлялся Ян? После всего, что сделал их отец — несомненно. Судя по тому, что поведал мне Гай — Чернобог более не считал их членами собственной семьи, и мог без угрызений совести причинить им вред, если они вторгнуться в его владения. Однако, Александра — единственная, не ушедшая, и потому любимейшая из его дочерей, должна была обеспечить им безопасность, и отвлечь стражей, охраняющих чертоги подземелья, слушаясь моих приказов и приказов Яна.

Мне не оставалось ничего, кроме того, чтобы верить и надеяться на удачное завершение задуманного Яном. С волнением, под тяжелое биение сердца, я долгие часы ожидала его возвращения в обществе Вольги, отправившей мужа в сердце ада, её детей и Гая. Уставая ждать, я бродила в одиночестве по замку, не замечая неустанное сопровождение костомах. Остановившись в золотом зале, я встретила проявляющуюся из зеркала Барбару — она поведала о напряжённой обстановке в яви и новых нападениях волков. Мы доложили об этом Константину, и тот распорядился об отправке в мир людей части войска из цмоков, направив туда так же часть из своих костомах. Мы с Барбарой остановились в каминном зале. Чтобы как-то отвлечь меня от тревоги, сковывающей меня по рукам и ногам, она начала рассказывать мне о том, как познакомилась со своим мужем — королём Сигизмундом. И я слушала истории из её жизни, плавно увлекаясь ими, и постепенно успокаиваясь. Меня более не терзал страх из-за того, что я нахожусь с навкой, с призраком в одной комнате: я знала — самое пугающее и жестокое создание живёт в пекле.

9. Бог конца света

Крупные хлопья снега медленно опускаются с тёмно-синих небес, мягко приземляясь на мои волосы. Я двигаюсь по лесу, держа на руках Кинельгана, в сопровождении Яна, изгнанного бога — Велеса, Валентины, Гая и Константина, а так же группы других, незнакомых мне цмоков, в форме драконов и в человеческих обличиях, в доспехах и даже с кованным оружием, готовых в случае опасности защищать нас, магией и острием лезвий. Точнее — лишь меня, потому что остальные далеко не беспомощны.

Мои плечи покрывает смоляного цвета меховая накидка, а под ней, вместо тонкого белого платья с грубым корсетом надето чёрное, из плотной ткани — то самое, что одолжила мне павшая от лап волколаков Роксолана. То самое, которое я непреднамеренно порвала в нескольких местах и перепачкала, находясь под обломками рухнувшей усыпальницы, и которое, к моему удивлению, мне вдруг вручила одна из костомах, перед самым выходом в холодную навью ночь — чистое, зашитое и каким-то образом поглаженное. Мои ноги согревают тёплые кожаные сапоги Роксоланы, которые мне уже некому вернуть.