— Нельзя ли этим странам за счет прибылей, получаемых таким образом, расширить помощь слаборазвитым странам? Такое предложение выдвинуто Советским правительством и внесено в Организацию Объединенных Наций…
Обескураженный его ответом Рейтер растерялся и не знал, что возразить, а затем вдруг выкрикнул:
— Вы эксплуатируете народ Восточной Германии!
Тут уже заулыбались все, даже коллеги Рейтера по профсоюзному руководству.
— Где это Вам приснилось? — спросил Никита Сергеевич. — Успокойтесь, Вас трясёт лихорадка. Кто дал Вам мандат выступать от имени германского народа? Почему Вы пытаетесь все время говорить за другие народы? Вы избалованы тем, что многие страны зависят от Соединенных Штатов и вынуждены просить у вас помощь. Но социалистические страны крепко стоят на своих ногах. Мы шляпы перед вами не снимаем. Советский рубль не кланялся, не кланяется доллару и не будет кланяться.
Первый секретарь терпеливо разъяснил, что коренной политический вопрос — это вопрос о власти, о том, кому принадлежит власть: рабочему классу — трудящимся или классу эксплуататоров.
— Если власть принадлежит народу, — сказал Хрущёв, — то средства производства являются социалистической, общенародной собственностью. Другое дело, если национализация средств производства осуществляется в условиях, когда власть принадлежит капиталистам. Тогда и национализированная собственность никогда не станет общенародной.
Рейтер предоставил слово председателю объединенного профсоюза рабочих бумажной промышленности Филиппсу. Тот высказал уже неоднократно выдвигавшиеся претензии насчет свободного распространения в Советском Союзе реакционной литературы и антисоветской информации.
Никита Сергеевич вдруг огорошил Филиппса неожиданным вопросом:
— Какое блюдо Вы больше всего любите?
— Ростбиф, — растерянно ответил Филиппс.
— А я борщ, — ответил Хрущёв. — Вы его не едите, а мне он очень нравится. Вы за капитализм, а я за социализм. Мне уже много раз задавали здесь этот вопрос, и я всякий раз отвечал. Видимо, Вам не нравится мой ответ и Вы хотели бы услышать что-то другое. Но что поделаешь, у нас с вами разные понятия о свободе.
Но тут Никита Сергеевич, заранее готовый к подобному вопросу, не стал далее поминать голливудский канкан, а ответил иначе:
— Я сегодня осматривал Сан-Франциско. Это замечательный, красивый город... (АИ)
Присутствующим явно понравились его слова, послышались аплодисменты и крики одобрения.
— Но что странно, — продолжал Хрущёв. — Я подходил к нескольким газетным киоскам, и ни в одном не увидел ни единой коммунистической газеты. Я специально просил моего переводчика поискать. Нет у вас в США в продаже коммунистических изданий. Или они спрятаны так далеко, что обычному покупателю их не найти.
— Так вот что я вам скажу, — завил Никита Сергеевич. — Мы вернёмся к этому вопросу, когда у вас в США коммунистическая пресса будет лежать на каждом газетном прилавке. А до того не вижу смысла этот вопрос обсуждать. Мы хорошо помним вашего сенатора Маккарти, комиссию по антиамериканской деятельности, и хорошо знаем, какая у вас на самом деле демократия! (АИ)
— У нас коммунистическую прессу никто не читает! — ответил Филиппс. — У нас демократия! Если газета не пользуется спросом, никто не может заставить продавца её продавать!
— Так и у нас то же самое! — усмехнулся Хрущёв. — Если никто, кроме пары десятков отщепенцев, вашу антисоветчину не читает, зачем же продавцы будут занимать прилавок этой макулатурой? Зачем занимать производственные мощности и тратить ресурсы на печать того, что никому не нужно? (АИ)
— Но у вас такую литературу тайно распространяют сами читатели, её переписывают от руки! — не унимался Филиппс. — Значит, её всё-таки читают! Она кого-то интересует!
— Переводи дословно, — сказал Никита Сергеевич, повернувшись к Суходреву, и продолжил уже в микрофон:
— Когда коту делать нечего, он яйца лижет. Если этим гражданам, что переписывают от руки антисоветчину, больше нечего делать, то пусть переписывают и дальше. Нормальный советский человек такую, с позволения сказать, «литературу» раньше в сортире, вместо туалетной бумаги использовал, а теперь даже и не знаю, зачем ещё она нужна, если в стране хорошая туалетная бумага появилась. Ну вот не хотят советские люди читать про 100500 миллионов младенцев, съеденных лично Сталиным на завтрак, вот что ты будешь делать! Не верят, и всё тут! (АИ).
Виктор Михайлович перевёл его слова максимально близко, лишь заменив «сортир» на «ватерклозет». Ему пришлось делать паузы, так как каждая переведённая фраза вызывала в зале взрыв хохота и аплодисменты. Красный как рак Филиппс замолчал.
— Вы только посмотрите на господина Филиппса, как он покраснел! Ещё чуть-чуть — и можно его принимать в Коммунистическую партию! — безжалостно добил оппонента Никита Сергеевич под хохот собравшихся. (АИ)
Очередная провокация завершилась полным разгромом тех, кто её затеял. «Хрущёв выигрывает матч за матчем на чужом поле!» — писали газеты.