Цвет тишины

В машине Нана включила печку. Вслух Тахти этого не сказал, но он порадовался, что не пришлось идти на морозе пешком. Предыдущая ангина только-только прошла, и уши до сих пор оставались полузаложенные. Меньше всего ему сейчас хотелось опять ходить с температурой.

***

Очень тихое, спокойное ощущение. Ощущение безопасности. Ты защищен. Все в порядке.

В этом месте можно забыть про тревоги. Пройтись, подышать свежим, прозрачным воздухом, оттрапезничать. Выйти под дождь. В штиль. Отсутствие напряжения в теле. На душе. Такая редкость.

Белый храм.

Простая архитектура, высокие своды, огромное помещение. Белый камень стен, витражные окна, много света, рассеянного, ровного.

Место с историей.

А еще это место не так просто найти. Оно не туристическое. Его как будто только недавно открыли. До этого к нему не было прохода. А теперь земли облагородили, и теперь вокруг – лужайки с зеленой травой.

Место, в котором хочется находиться. Время, когда не происходит ничего.

И можно ни за что не отвечать.

Несколько долгих секунд Тахти лежал в постели и пытался вспомнить, где он и как здесь оказался. За последние несколько недель он сменил столько чужих углов, что в голове все начало путаться. Раскладушка посреди чужой гостиной. Рассеянный свет через полупрозрачные занавески. Мягкие полосы светотени на беленом потолке. Книжные полки по всей противоположной стене. В теле слабость. И ничего нигде не болит.

Воспоминания вернулись пощечиной. Выстрел, второй этаж, скат крыши, ночь, пустые улицы. Сирены патрульной машины. Вопросы, вопросы, вопросы. Госпиталь, люди в белом, истыканные иглами предплечья, перебинтованные ладони. Чужие люди. Вопросы. Пустота.

Ровное, спокойное ощущение, оставленное сном, рассеялось. Когда он поднялся с раскладушки, тело отозвалось болью. Снова затряслись руки. Он прокрался в ванную и грел ладони под струей горячей воды. Умылся. Голову не плохо было бы помыть, но он не знал, как к этому отнесется Нана, поэтому просто надел обратно шапку. Он ненавидел шапки. Но после той драки ходил в ней постоянно.

Гостиная была совсем маленькая, с простой безыскусной мебелью. Он содрал с раскладушки постельное белье, сложил его стопкой. В книжном шкафу оказалось не очень-то много книг. Нана была из тех, кто оставляет на полках только самое любимое. Полистать бы книги, но он не знал, можно ли, не разозлится ли Нана. И ограничился тем, что только рассматривал корешки.

У Сигги небольшая ферма за городом. Он сертифицированный представитель. Ему это ни о чем не говорило. Главное, чтобы у него не было в доме оружия. Ему нужно потерпеть всего год. Год. Потом он сможет переехать. Потом он будет свободен. Но год – это на самом деле очень долго.

Он сел на край раскладушки и вытащил из рюкзака фотоаппарат. Когда он собирался, наспех, то кинул его просто по привычке. Он не хотел больше снимать. Но сейчас знакомая тяжесть легла в ладонь. Хоть что-то было по-прежнему. Пусть это и причиняло боль.

– Любишь фотографировать?

Он не слышал, как Нана вошла в комнату. Она стояла в дверях и смотрела на него. На ней были джинсы и свитер с узором по горловине. Синие джинсы, синий свитер. И носки в горошек.

– У меня нет пленки, – сказал Тахти.

Она кивнула.

– Пойдем завтракать.

На столе уже стояла еда: омлет, жареные колбаски, салат, строганина, кусочки вяленой рыбы, дырявый сыр, хлеб. Он почти ничего из этого не ел. Как ей объяснить? Вегетарианство так часто вызывало отторжение в этих краях, что говорить об этом Нане он не хотел. Но она приготовила завтрак. Старалась. Еще меньше он хотел, чтобы все выглядело как неуважение. Поэтому он объяснил. Ждал разнос.

А никакого разноса не было.

– Может, тебе что-то еще приготовить? – спросила она, и ее голос был ровным и спокойным. – Ты же не наешься этим. Хочешь, овсянку сварю?

– Не нужно, – сказал Тахти. Точнее, прошептал. Утром его вообще не было слышно. – Спасибо большое.

– Скажи, если что.

– Спасибо. Извините.

На улице стоял холод, завывал ветер, летел в лицо колкий снег. Черно-белый, монохромный пейзаж, белый северный свет рассеянными полосами, проседь инея на заснеженных полях. Голые крючковатые деревья с дрожащими ветками терлись друг о друга, тщетно пытаясь согреться. До весны еще было далеко. В салоне военного грузовика было еще холоднее. Тахти сидел на заднем сиденье, прижимал к груди полупустой рюкзак. Руки сводило от холода, он тер ладони. Руки согревались буквально на пару минут. Нана запаковала его в парку и байховые спортивные штаны, и все равно он замерз. В салоне пахло машинным маслом и бензином. Окна дребезжали на ветру, на лобовое налип тонкий слой мелкого черствого снега. Нана протирала дворниками стекло, но снег не отлипал.

Город так и остался по правую руку. Впереди лежали только седые от снега горы да тянулась далекая полоса темного моря. Грузовик гудел, по полу шла вибрация. Только пустота и тишина, куда ни глянь. Словно в мире больше не осталось живых существ.