Цвет цивилизации

– Я заметил здесь, среди этой презренной колониальной черни, несколько индивидов иного порядка, более высокого. Для них влияние среды и климата принесло пользу, и они сделались как бы предтечами этой цивилизации завтрашнего дня. Они живут в стороне от нашей жизни, слишком условной. Они отреклись от всех религий и всех фанатизмов, и если они еще считаются с нашим уголовным кодексом, то, я думаю, что они нам просто делают в этом уступку. Подобные люди могли появиться только в Индокитае, на земле и очень старой, и новой вместе: нужно было столкновение философий арийской, китайской и малайской и их постепенное воздействие одна на другую. Нужно было разложение общества, в котором европейская мораль пошла прахом. Нужен был знойный и влажный климат Сайгона, где все тает на солнце и все распускается: энергия, верования, представление о добре и зле. Эти люди, идущие впереди нашего века – цивилизованные. Мы – варвары.

Тихий голос вице-губернатора произносит заключительные слова:

– Тем лучше для нас.

M-lle Абель, хорошо знающая сайгонскую жизнь, и неглупая, хотя и добрая, шепчет в свою очередь:

– Да, быть может, нехорошо ни отставать от своего времени, ни идти впереди него.

В глубине сада вделана в стену бронзовая доска. Адмирал д'Орвилье подходит и останавливается против нее.

– Я в этом ничего не понимаю, – говорит он. – Но вот варвар, который нравится мне более, чем ваши цивилизованные.

Он читает выгравированную на доске надпись:

«В память

Вице-адмирала Курбэ, командира-аншефа эскадры Дальнего Востока.

Здесь покоились во время переезда во Францию бренные останки славного моряка.

Тиуна-ан, Сон-Тай, Фу-че у, Келунг, Шей-пу, Пескадорские острова.

1883–1884–1885!».

M-lle Сильва встает и приближается к эпитафии. Она читает ее вполголоса и спрашивает, сосредоточенная и благоговейная, как идущая в первый раз к причастию перед святыми дарами:

– Он умер здесь?

– Нет, – отвечает д'Орвилье. – Он умер на другом «Баярде», которого теперь уже не существует больше. Но не все ли равно? Старики, как я, верят в привидения, и я убежден, что в этом новом корпусе обитает еще душа старого корабля – и также, кто знает, быть может, душа старого адмирала…

– Великого адмирала, – вежливо говорит губернатор.

– Вы правы. Адмирала, каких больше нет. Адмирала прежних дней, современника корсаров, которые царствовали на море, – варвара. Всего менее солдата в современном смысле, всего менее цивилизованного, напротив. Дело вкуса: вы можете, дорогой губернатор, предпочитать людей завтрашнего дня. Я больше люблю их предков. Это более подобает моему возрасту. Несомненно, эти предки не были утонченными, в них было кое-что от дикарей, от примитивного человечества. Они сохранили простые инстинкты, грубость, искренность. Они не были ни нежны, ни снисходительны. Они не понимали и не выносили никакого противоречия. Их идеалом было – сражаться, и они не признавали ничего лучше, как быть солдатами. Не нынешними солдатами, правда. Они не были ни литераторами, ни музыкантами, ни артистами. Но на поле битвы враг трепетал перед ними. Грубые рубаки, они относились пренебрежительно ко всем конституциям и законам. Но когда наступал момент, за эти же самые законы они шли умирать. Таких людей больше нет: их раса вымерла. Тем лучше или тем хуже, думайте, как хотите. Теперь нет больше солдат. И я знал последних из них: это были Курбэ, Сильва…

Адмирал внезапно замолкает. M-lle Сильва стоит рядом с ним, он позабыл о ней в пылу своего красноречия. M-lle Сильва кажется спокойной, хотя и очень бледна. Фьерс, не спускающий с нее глаз, замечает легкую дрожь ее губ и пальцев, которыми она сжимает носовой платок.

Губернатор, учтивый и скептический, возражает.

– Нет больше солдат? А между тем заметьте, дорогой адмирал, что никогда еще право не отождествлялось настолько с силой, как теперь, благодаря парламентскому большинству. Никогда, следовательно, не ощущалось такой необходимости в солдатах, как теперь. Я не спорю, что эти «литераторы, артисты и философы», как вы сказали, мало походят на прежних солдат. Не думаете ли вы, что они стали от этого хуже?

Адмирал д'Орвилье вытягивает губы под своими длинными седыми усами.

– У всякого свой вкус, – ворчит он.

И прибавляет с меланхолической улыбкой:

– Впрочем, вы правы. Нужно быть оптимистом. Новое поколение не так уж заслуживает порицания…

Сделав три шага, он кладет руку на плечо Фьерса:

– Вот доказательство. Посмотрите на этого мальчика: у него еще молоко на губах не обсохло, а он сочиняет стихи, пишет сонаты, – словом, собрание всех пороков. Однако, не верьте этой лицемерной внешности: я убежден, что когда настанет момент, мой маленький Фьерс, не колеблясь, даст мне урок доблести.