Цвет убегающей собаки

Раймон двинулся вниз по склону горы. Шагал он непринужденно, но целеустремленно, походкой, которая, казалось, в точности соответствует окружающему пейзажу. Эта органичная связь между Раймоном и природой отражалась также в его взаимоотношениях с крупной, светлого окраса, овчаркой, которая силою характера и кротостью нрава являла собою точную, только о четырех ногах, копию хозяина. Сходство это лишний раз подтверждало связь Раймона с животным миром. У него были кое-какие планы на ближайшее будущее, связанные с жизнью, в том числе и женитьба на подружке детства Клэр. Он не помышлял куда-то бежать, менять распорядок жизни, которая казалась пастуху такой же правильной и неизбежной в своей естественности, как смена времен года.

Хотя бурное цветение трав указывало на приход настоящей жары, в этих горных краях вечерами быстро холодало. Раймон понимал, что если солдаты ищут еретиков, вскоре они появятся и в его деревне. Надо предупредить друзей, особенно перфекти, иначе их неизбежно схватят, будут допрашивать и заставлять отречься от веры. Разумеется, перфекти никогда на это не пойдут, и тогда их подвергнут пыткам и скорее всего сожгут на костре в Каркассоне или Тулузе.

Ну почему бароны с севера и их епископы не оставят простых людей в покое? Неужели мало им тучных земель и замков? Разве недостаточно того, что они навязали людям Лангедока свой язык и привычки? Зачем еще и диктовать, во что верить, а во что не верить? А ведь по пятам солдат-ландскнехтов всегда идут монахи. Раймон слышал рассказы о том, какие жестокие преследования приходилось претерпевать катарам, жившим к северу и к востоку от его дома, как их окружали сотнями и истребляли словно гусей. Тех, кто уцелел под пытками и в массовых побоищах, заставляли носить на верхней одежде желтые кресты, чтобы облегчить работу новым представителям власти и закона. Избранных здесь почти не осталось, эти — последние.

Раймон дошел до околицы. Все было тихо. В прохладном вечернем воздухе курился дымок. Каменные дома, где вовсю топились печки и пахло животиной, выглядели надежно. Не заходя домой, Раймон пошел к своему дяде Пьеру, который немедленно собрал деревенский совет. На совете было решено, что деревню должны оставить четырнадцать жителей в сопровождении трех перфекти, которые находили здесь убежище в последние два года и являлись чем-то вроде неофициальных настоятелей. Эти трое были: Бернар Роше — едва ли не главная мишень папской инквизиции, а также еще один мужчина и женщина, выдававшие себя за супружескую пару — не редкость среди преследуемых Избранных. Уйти должны были взрослые члены семей, наиболее тесно связанных с катарами в последних трех и более поколениях. Члены общины, не столь твердые в вере (или просто напуганные больше других), надеялись, что, если доложить инквизиции, будто катары изгнаны из деревни самими жителями, оставшимся будет даровано помилование и их оставят в покое. Впоследствии выяснилось, что это была иллюзия.

Раймон Гаск вместе с невестой был среди тех, кому предстояло уйти. Полный же перечень имен тех, кто покинул деревню, можно найти в скупом отчете одного из официальных летописцев резни в Мелиссаке, которая произошла вскоре после исхода четырнадцати. Благодаря ему известно, когда именно они ушли и что с собой взяли. Известно также, что они направились строго на юг от Пиренеев, в местечко Кастельдено, где уже существовали небольшие общины катаров-беженцев.

Прихватив с собой минимум еды, домотканые одеяла и тюки с теплой одеждой, которая пригодится холодными ночами высоко в горах, четырнадцать Избранных и трое перфекти двинулись в путь на рассвете 15 мая 1247 года. Их сопровождала овчарка Раймона — единственный беглец, не принадлежащий роду человеческому. Пес то отставал, то забегал вперед, то описывал круги по ходу движения растянувшейся процессии насильственно оторванных от родного края ревнителей веры, бредущих извилистыми тропами вверх по Пиренеям.

В ту пору подобная картина была не редкость. За последние сорок лет крестовые походы против катаров оставили в память о себе тысячи трупов и десятки тысяч бездомных, лишившихся крыши над головой. Нередко беглецы становились жертвами служителей святой инквизиции, которые вырывали у них глаза, отрезали носы и губы. Таково было наказание, назначенное властями Северной Франции и панским престолом тем, кто оказывал сопротивление беспощадной и варварской религиозно-политической ортодоксии.