Цвет убегающей собаки

— Очень хороший вопрос. Я собирался ответить на него в свое время. Попозже. Но можно и сейчас. Мне кажется, Роше и еще двое перфекти были избраны для реинкарнации вместе со своими последователями. Быть может, перед прыжком в пропасть им было даже даровано утешение, хотя в том не было необходимости. Ведь решено было, что реинкарнация настанет для всех в одно и то же время. В любом случае без участия Роше катаризм как учение сохраниться не мог, и коллективная воля общины выражалась в том, что все ее участники в будущей жизни останутся вместе — они возродятся в более благоприятной исторической эпохе.

Решив из-за молчания Лукаса, что тот не способен ничего противопоставить этой логике, Поннеф продолжал:

— Теперь, если не возражаете, вернемся к вашей роли в этой истории. Вы с самого начала были ключевым элементом в формировании нашей общины. Нашей физической встрече предшествовали годы, когда я видел вас, в том смысле, какой я вкладываю в это слово. Конечно, я был очень близко, когда вы жили в Оде. Вы неизменно являлись мне, опутанный виноградными лозами, — чисто дионисийское видение. В вас была заключена мощная энергия, земное начало, которое я столь ценю в мужчинах.

В ответ на откровенную лесть Лукас лишь насупил брови.

— Позже я выяснил, что вы работали на сборе винограда в окрестностях Лезиньяна, а в этой местности издавна селились катары. По-моему, в те годы ваша жизнь определялась именно дионисийской стихией. В какой-то момент, правда, я потерял вас из виду, но задним числом думаю, это к лучшему. После переезда в Барселону вы немного посерьезнели, остепенились, хоть и остались по-прежнему горделивым и самоуверенным атеистом.

Лукас лишь заворчал. Нельзя позволить этому типу, решил он, вывести меня из равновесия. Важно сохранять спокойствие. Надо четко понять, каким именно умственным расстройством страдает Поннеф. К тому же кое в чем с ним можно согласиться. Да, он, Лукас, несомненно, атеист, вполне вероятно, и гордец. Да и самоуверенности хватает.

— Я обнаружил, — заключил Поннеф, — некоторые любопытные соответствия между вами и Раймоном. Выискивал и отмечал я их не из праздного любопытства, но потому что такие детали свидетельствуют в пользу достоверности других раскрытых мною случаев реинкарнации. Например, не всегда внутри нашей общины можно проследить закономерности в днях рождения ее членов, но то, что вы с Раймоном родились в один день — 22 июля, — представляется далеко не случайным. Это исключительно важная дата в истории катаров. Как вам, должно быть, известно, это день поминовения Марии Магдалины, игравшей на протяжении целых столетий столь значительную роль для некоторых конгрегаций катаров, как и для других маргинальных, скажем так, христианских сект. Марии первой явился воскресший Христос, Мария любила Иисуса и в мирском, и в духовном смысле. Цыгане племени миди поклоняются ей и доныне. Существует даже народное предание, будто Мария Магдалина и Христос бежали из Святой Земли и осели на юге Франции.

При этом ее день — день вашего рождения — совпадает с датой двух самых ранних и в каком-то смысле самых страшных, самых кровавых эпизодов в истории крестовых походов против катаров, которые возглавлял Симон де Монфор, набравший отряд наемников на севере Франции. Один произошел в 1209 году, вблизи Безьера, другой — на следующий год, в тот же день. Все было тогда Против катаров. «Убивайте всех, Бог сам узнает своих», — распорядился епископ Безьера Эмори, когда его спросили, как солдатам отличить катаров от католиков. Кровопролитие было поистине ужасным, и дата эта отпечаталась в памяти катаров всего Лангедока как самый святой и самый проклятый день в истории.

Раймону Гаску было тридцать три года, когда он исчез. Возраст Христа. И, подобно вам, именно в тридцать три года у него появилась возможность поменять старую жизнь на новую. И вот вчера, когда мы даровали вам возрождение, вернули вас самому себе, он осуществил эту чудесную возможность, воссоединившись с единоверцами.

Так вот, подумал Лукас, в чем смысл путешествия в гробу, заколачивания и снятия крышки, заклинаний, опрыскивания водой (чтобы он шел, как растение, вверх, врастал в свое новое «я»).

Поннеф прервал ход его мыслей:

— Нам от вас ничего не нужно. Напротив, мы просто предлагаем новое видение себя самого, возвращаем вас к собственной позабытой сути. Опыт, произведенный позапрошлой ночью, стал своего рода испытанием вашей памяти. Надо было выяснить, сохранилось ли в вас хоть что-нибудь, связывающее с Раймоном Гаском. Я-то знаю и могу доказать, что вы с ним — одно лицо. Начать хотя бы с вашей близости с животными, которую вы всегда смутно ощущали, — уже это роднит вас с Раймоном. Вы ведь не будете отрицать, что домашние животные всегда вас любили.