Цвет волшебства

Внезапно его голос сделался очень-очень тоненьким. Резко повернувшись к нему, Думминг увидел лишь кучку одежды с венчающей её остроконечной шляпой.

Тупс осторожно приподнял шляпу. На него смотрело обрамленное кудряшками розовое личико.

— Ну и ну! — пискнул Чудакулли. — Сколько мне, господин?

— Э-э… лет, наверное, шесть, аркканцлер, — ответил Думминг, ощупывая спину, которая почему-то стала очень болеть.

Крохотное встревоженное личико сморщилось.

— Где моя мама?! — Маленький носик шмыгнул. — Это я произнёс?

— Э-э, да…

— С этим можно бороться, но нужно всё время контролировать себя, — пропищал аркканцлер. — Постепенно временная шкала переустанавливается в начальное по… Хочу конфе-е-ету!.. В начальное положе… Конфе-е-е-ету, о-о, ну, погоди, придём домой, я себя так отшлепаю!.. И временные часы организма тоже переустана… А где мой паровозик?! Переустана… Хочухочухочухочу паровозик!.. Не обращай внимания, я уже почти взял себя в руки…

Ещё один вопль, на сей раз раздавшийся сзади, заставил Думминга оглянуться. На тех местах, где раньше были волшебники, возвышались лишь кучки одежды. Он поднял шляпу декана как раз в тот самый момент, когда легкое «блуп» стало свидетельством того, что Наверн Чудакулли вновь обрел привычные годы.

— Это декан, Тупс?

— Может быть, аркканцлер… Э-э… А от некоторых вообще ничего не осталось!

Чудакулли это известие не слишком взволновало.

— Под воздействием высокоэнергетического магического поля временная железа начинает пошаливать, — сообщил он. — Наверное, ей кажется, что раз сейчас далекое прошлое, то нас здесь быть не должно. Ничего, скоро их организмы приспособятся и они вернутся…

У Думминга вдруг перехватило дыхание.

— И… хви-и… думаете, это профессор современного руносложения… нуда… хви-и… конечно… хви-и… все младенцы… хви-и… на одно лицо…

Раздался ещё один вопль — на этот раз он донёсся из-под шляпы главного философа.

— Здесь прямо… хви-и… ясли какие-то, арк-канцлер, — прохрипел Думминг.

Когда он попытался выпрямиться, спина издала пронзительный скрип.

— Главное, их не кормить, и они обязательно вернутся, — заверил его Чудакулли. — А вот с тобой, сынок, — то есть с вами, ОТЕЦ, — будут проблемы.

Думминг поднес руки к лицу. Сквозь бледную кожу просвечивали вены. Ещё чуть-чуть — и будут видны кости.

Груды одежды вокруг одна за другой вновь наполнялись содержимым — это опять входили в свой возраст волшебники.

— Насколько… хви-и… выгляжу? — тяжело дыша, вымолвил Думминг. — Хви-и… хотите сказать, что за толстую книжку… хви-и… мне сейчас лучше не браться?

— И за длинные предложения тоже, — кивнул, подхватывая его под локти, Чудакулли. — На сколько лет ты себя чувствуешь? Внутри?

— Хви-и… кажется… примерно на двадцать четыре, аркканцлер, — простонал Думминг. — Я чувствую себя… хвии… как двадцатичетырехлетний, который… хви-и… только что отпраздновал своё восьмидесятилетие.

— То есть тебе двадцать четыре. Твёрдо держись этой мысли. Ты должен внушить её своей временной железе.

Думминг попытался сосредоточиться, но это было нелегко. Какая-то часть его личности хотела спать. А другая ворчливо бормотала себе под нос: «Ха, и это ты называешь временной дисфункцией? Посмотрел бы ты на временные дисфункции, с которыми мы имели дело во времена МОЕЙ молодости…» И ещё одна часть весьма недвусмысленно намекала, что если прямо сейчас он не отыщет где-нибудь поблизости туалет, то она за себя не отвечает.

— Зато волосы у тебя прям как в молодости, — ободряюще произнёс главный философ.

— А помнишь старика Барахляного Шпрунгеля? — с удивлением услышал Думминг собственный голос. — Вот у кого была… шевелюра… так шевелюра… — Он попытался взять себя в руки. — Но ведь Шпрунгель ещё жив! — прохрипел он. — Ему столько же, сколько мне. О нет… я помню вчерашний день так, как будто он был… хвии… почти шестьдесят лет назад!

— С этим можно справиться, — сказал Чудакулли. — Всё, что требуется, это упорно твердить себе, что тебя такой расклад не устраивает. И главное, не паниковать.

— А я паникую! — взвизгнул Думминг. — Просто… хви-и… очень медленно! И у меня такое чувство… хви-и… будто я всё время падаю вперёд!

— О, это назвается «принятие собственной смертности», — ответил Чудакулли. — Рано или поздно нечто подобное переживают все.

— И еще… хви-и… кажется, моя память начала… хви-и…

— И почему тебе так кажется?

— Что значит «почему»? Вы что, издеваетесь… хви-и… надо…

В голове Думминга что-то взорвалось. Его оторвало от земли. На какое-то мгновение ему показалось, будто он с головой погрузился в ледяную воду.

А затем кровь вновь хлынула в сосуды.

— Прекрасно, юноша, — поздравил Чудакулли. — Седина уходит.

— О-о… — Думминг рухнул на колени. — Это было всё равно что надеть свинцовый костюм! Не хотелось бы снова пережить ТАКОЕ!

— В таком случае лучше тебе покончить жизнь самоубийством, — пожал плечами Чудакулли.

— Вы хотите сказать, это ПОВТОРИТСЯ?

— Весьма вероятно. Один раз наверняка.

Когда Думминг поднялся на ноги, глаза у него блестели металлическим блеском.