Цвет времени

И дело шло споро, точно в мастерской краснодеревщика или скрипичного мастера. По ночам Софи В***, как добрая фея, неслышно прибирала и ставила по местам все, что было раскидано мужчинами. А днем она услаждала слух хозяина и его помощников игрой на клавесине, который поставили в ближайшей к ним комнате. Соседи говорили, что у нее «приятное туше». Однако слушателям было невдомек, что она и сама сочиняла музыку, но стеснялась в том признаваться и, исполняя какую-нибудь свою пьеску, выдавала ее за чужое произведение. Муж, полистав ее нотные тетради, обнаружил истину, но не стал бранить супругу: он снисходительно относился к дамским занятиям еще с тех пор, как его матушка расписывала крышки табакерок…

В перерывах между исполнением гавотов Софи принимала посетителей. Она занималась счетами, клиентами, друзьями, слугами. Возможно, она даже находила в этом некоторое удовольствие. По крайней мере вначале: ей нравилось строить из себя важную даму, изображать хозяйку дома, по горло занятую делами, которую притом вокруг пальца не обведешь и у которой всегда кое-что припрятано на черный день… Избавившись от хозяйственных забот, Батист смог посвятить все свое время живописи. Шло время, и Софи все реже и реже садилась за клавесин. В возрасте восемнадцати лет она произвела на свет их первого ребенка.

В тот день Батист уехал в Версаль: художник, будь он хоть домоседом, хоть гулякой, должен два-три раза посмотреть на клиента перед тем, как написать его портрет. Если заказчик жил при дворе, В*** отправлялся к нему с блокнотами для набросков и картонной папкой с эскизами: нужно было условиться о размерах картины и о ее цене. Затем художник предлагал ему, показывая этюды, различные позы и аксессуары, иными словами, канву, по которой ему предстояло вышивать: «Если госпоже герцогине угодно быть представленной, так сказать, в натуральном виде, со своими двумя детьми, можно усадить ее в саду, а справа поместить младшего сына; он будет протягивать своей матушке корзинку с розами, тогда как девочка, присев, играла бы со спаниелем — такая композиция очень приглянулась госпоже маркизе де Сент-Аньян для ее портрета… Но можно также, если госпоже герцогине больше понравится, представить госпожу герцогиню стоящей в салоне, где она указывала бы обоим детям на консоль с портретом господина герцога (это обращение к „портрету в портрете“, позволявшее весьма элегантно напомнить об отсутствующих или усопших, было одним из любимейших приемов Ларжильера; Батист, который находил его безвкусным, да и устаревшим, будет, однако, прибегать к нему так же долго, как двор, всегда отстававший от города, будет им восхищаться); мадемуазель протянет руку к портрету своего батюшки, как бы указывая на него своему братцу. Весьма трогательная и грациозная сцена. Может быть, госпожа герцогиня соблаговолит взглянуть на этот эскиз…»

Договорившись о композиции, художник просил всего три часа позирования — настоящий рекорд, доставивший ему немалый успех. Испрашивал он также разрешения мадам проводить часок-другой, в течение четырех дней, в ее доме, делая карандашные наброски. Но только пусть мадам не обращает на него никакого внимания, боже упаси! Пускай беседует с друзьями, принимает модистку или парикмахера, диктует письма, вяжет узелки! Пятьдесят лет назад придворные дамы, подлинные одалиски в гареме своего султана, занимали руки вышивкою по канве — стежком «Сен-Сир»; нынче они больше не давали себе труда делать что-нибудь полезное, спасаясь от скуки, — они попросту вязали узелки, бессмысленные узелки из длинных шелковых или парчовых нитей, которые вытягивали из кармана, вязали эти бесконечные и очень дорогие узелки, а потом, когда кончался клубок, всё выбрасывали. «Вяжите узелки, госпожа маркиза, вяжите узелки, госпожа графиня!» А Батист в это время, вооружившись сангиной или углем, набрасывал силуэты и лица — в фас, в три четверти, — стараясь уловить семейные черты и выражение, зорко вглядываясь в свою модель. «Даже в самом уродливом существе вдруг на какой-то миг проглядывает нечто привлекательное, это-то я и стараюсь поймать». Конкуренты упрекали его: он, мол, чересчур льстит своим моделям, но В*** горячо возражал: «Я просто улавливаю этот проблеск прелести, вот и все!» И верно: его портреты отличались несомненным сходством с оригиналом, но в самый выигрышный для того момент.