Цвет жизни

— У меня было две… нет, три пациентки. Это была сумасшедшая ночь, я отработала лишнюю смену, потому что другая медсестра заболела. Я пришла в детскую взять чистое постельное белье и энергетический батончик, потому что за всю смену ничего не ела.

— Что случилось после того, как ребенок был обрезан?

— Меня там не было, но я предположила, что все прошло благополучно. Затем Корин поймала меня и попросила присмотреть за ним, потому что ее другую пациентку срочно отправили в операционную, а по протоколу за ребенком после обрезания должен кто-то наблюдать.

— Вы согласились?

— У меня не было выбора. Этим больше просто некому было заняться. К тому же я знала, что Корин или Мэри, старшая медсестра, скоро вернется и сменит меня.

— Когда вы впервые увидели ребенка, как он выглядел?

— Прекрасно, — говорит Рут. — Он был в пеленках и крепко спал. Но через несколько секунд я заметила, что его кожа стала пепельного цвета. Он издавал сиплые звуки. Я видела, что ему тяжело дышать.

Я иду к свидетельской трибуне и кладу руку на перила.

— И как вы поступили, Рут?

Она тяжело вздыхает.

— Я развернула ребенка. Я пошевелила его, похлопала по ступням… Я пыталась заставить его ответить.

Присяжные озадаченно переглядываются. Одетт сидит, сложив на груди руки, и губы ее растягиваются в улыбке.

— Почему вы это сделали, ведь ваша начальница запретила вам прикасаться к этому ребенку?

— Я не могла иначе, — признается Рут. Я вижу, как она освобождается, вырывается на свободу, точно бабочка из куколки. Голос ее становится спокойнее, складки у губ разглаживаются. — Любая медсестра поступила бы так в подобном положении.

— Что потом?

— Следующим шагом нужно было объявить код и вызвать реанимационную бригаду. Но я услышала шаги. Я поняла, что кто-то идет, и растерялась. Я подумала, что у меня будут неприятности, если кто-нибудь увидит, что я прикасаюсь к ребенку, хотя мне это запрещено. Поэтому я снова завернула его и отступила в сторону. Вошла Мэри. — Рут уставилась на свои колени. — Она спросила меня, что я делаю.

— Что вы ответили, Рут?

Когда она поднимает глаза, в них читается стыд.

— Я сказала, что ничего не делаю.

— Вы солгали?

— Да.

— И, судя по всему, не раз. Когда вас допрашивали в полиции, вы заявили, что не пытались помочь ребенку. Почему?

— Я боялась, что потеряю работу. — Она поворачивается к присяжным, ища у них понимания. — Каждая клеточка моего тела кричала, что я должна помочь этому ребенку… Но я знала, что, если не выполню приказ начальника, буду наказана. А если я потеряю работу, кто позаботится о моем сыне?

— Значит, по большому счету, вы могли либо совершить должностное преступление, либо нарушить указание начальства?

Она кивает:

— Идеального решения не было.

— Что произошло дальше?

— Был объявлен код, вызвали реанимационную бригаду. Мне поручили делать массаж сердца. Я очень старалась, мы все старались, но, как оказалось, недостаточно. — Она смотрит в потолок. — Когда назвали время смерти, а мистер Бауэр достал мешок Амбу из корзины и попытался продолжить сам, я еле сдержалась. — Как стрела, ищущая мишень, ее взгляд устремился на Терка Бауэра, сидящего в зале. — Я подумала: что я упустила, могла ли я что-нибудь изменить? — Она на секунду замолкает. — А потом я подумала: а разрешили бы мне?

— Через две недели вы получили письмо, — говорю я. — Можете рассказать о нем?

— Это было письмо из Департамента здравоохранения. Они приостанавливали мою лицензию медсестры.

— О чем вы подумали, когда получили его?

— Я поняла, что меня считают виновной в смерти Дэвиса Бауэра. Я догадывалась, что меня отстранят от работы, так и случилось.

— С тех пор вы где-нибудь работали?

— Я подавала на государственную помощь, — говорит Рут. — Потом устроилась в «Макдоналдс».

— А как изменилась ваша жизнь после этого случая?

Рут тяжело вздыхает.

— У меня закончились сбережения. Мы живем от недели к неделе. Я волнуюсь о будущем сына. Я не могу пользоваться машиной, потому что у меня не хватает денег на то, чтобы ее зарегистрировать.

Я поворачиваюсь, но Рут еще не закончила.

— Забавно, — негромко говорит она. — Ты считаешь себя уважаемым членом общества… больницы, в которой работаешь, города, в котором живешь. У меня была прекрасная работа. У меня были коллеги, которых я считала друзьями. Я жила в доме, которым гордилась. Но все это было только иллюзией. На самом деле я никогда не была членом этих сообществ. Меня терпели, но мне не были рады. Я была и всегда буду отличаться от них. — Она снова смотрит в потолок. — И из-за цвета кожи меня будут обвинять всегда.

«Боже… — думаю я. — Боже! Боже, замолчи, Рут! Не лезь туда».

— У меня все, — говорю я, пытаясь сократить наши потери.

Потому что Рут перестала быть свидетелем. Она — бомба замедленного действия.

Когда я возвращаюсь за стол защиты, Говард смотрит на меня выпученными глазами. Он подталкивает ко мне лист бумаги, на котором написано: «ЧТО ПРОИСХОДИТ???»

Я дописываю снизу: «Это был пример того, чего свидетель никогда не должен делать».

Одетт широкими, уверенными шагами направляется к свидетельской трибуне.