Цвет

Да, это больная тема. Но зачем же так кричать? Всё это случилось без нас — четыре тысячи лет тому назад. И уже никак не поправишь. Можно лишь кричать и бессмысленно возмущаться прошлым, либо принять его таким, каким оно было.

— Остынь. Я просто смотрю. Красота вечна. Жизнь преходяща.

Брат сникает. Да, Властители уже не те, что были во времена Эйдара. Когда позор смывали чужой кровью, стоя на Золотом Пути.

Я не знаю, что разумные сделали с золотыми плитами, уложенными на каждой планете, хозяевами которых мы были. По ним могли ходить только мы — нораны. Ну, и наши слуги. Наверно, выковыряли из земли и отправили на переплавку. Только отсталые расы могут использовать чистый металл для иных нужд, чем того требует кодекс Властителей.

— Скажи, Нейдар, почему ты смотришь именно на это? — брат никак не может оставить тему. — Есть же объёмные снимки, есть визуализаторы, где Изабель предстает такой, какой была на самом деле. Взгляни на них.

— Там — изображения. Здесь — она живая, — мой ответ короток, но точен. К чему объяснять понятное?

— Ты веришь в это? — брат удивлен.

— Вера — другое. Можно верить в Золотой Путь, в Избранность норанов, в собственные силы, пока не найдется тот, кто сильнее тебя. Я вижу и знаю.

Я делаю шаг назад по полированному диабазу, пропуская брата, и показываю ему, чтоб он встал на мое место. Он недовольно морщится, но встает.

— Смотри.

Брат смотрит. Разумеется, он ничего не видит — это приходит не сразу. Я чувствую, что вот-вот, и он возмущенно обернется, крича и ругаясь. Тогда я говорю:

— Шагни вправо, потом влево, не отрывая глаз от портрета. Медленно, не спеша.

Он делает так и замирает.

Он увидел.

— Я уезжаю.

Они все смотрят на меня: брат, отец, мать, сестры. Они ждут объяснений. Интересно, они поймут меня? Или станут удерживать? Запрещать? Они вправе поступить так. И я вправе не подчиниться им.

— Куда? — отец отодвигает тарелку и треплет шестиногого чанга за сяжки. Тот радостно подпрыгивает, трещит на своем языке и старается шутливо прикусить ласкающую его руку.

Нет смысла делать тайну из своих поступков.

— Еще не знаю. Хочу найти того, кто создал портрет Изабель.

— Глупец, — отец поднимает губу, недовольно показывая посеревшие зубы. — Никто не живет так долго. Даже нораны.

— Значит, остались потомки, ученики. Те, кто помнит, кто может повторить.

— Ищи.

Как легко. Я чувствую подвох, но не могу его понять.

— И что я могу взять из фамильных ценностей?

Отец усмехается:

— Ступивший на Золотой Путь сам берет всё, что ему требуется — на Пути. Возьми. Оно твое.

Да, это и есть самое сложное.

— Ты знаешь не хуже меня, что, кроме Норана, больше нигде не осталось золотых плит, — я сдерживаюсь и не выказываю злости, но, уверен, отец чувствует ее.

Он пожимает плечами — чужой жест, не норанский.

— Кто знает. Золотые плиты — лишь символ. Путь — он в душе. Иди. Не откладывай дело на потом, если его можно сделать сейчас. В тебе есть силы. Вдруг именно с тебя начнется возрождение Властителей?

Не начнется. Я ухожу ради другого. И никто не препятствует мне. Оценивают. Молчат.

Почему молчат сестры — понятно — у них еще нет права голоса в общих клановых вопросах. Но почему молчит мать? Я думал, она будет уговаривать меня остаться. Ошибся. Молчит, лишь странно смотрит на меня, словно пытается запомнить, как будто мы каждый день не встречаемся с ней за семейным ужином, как сейчас.

Отец тоже замечает взгляд матери и говорит ей, хотя она ничего и не спрашивает:

— Он уже взрослый. Справится. А нет, так гибель на Золотом Пути предпочтительнее смерти в родовом замке от старости.

Мать отрицательно качает головой. Она не согласна. Но с чем? Я узнаю это потом. Когда вернусь. Если вернусь.

— Я возьму меч. И Знак.

Брат возмущенно кричит:

— С кем ты будешь сражаться мечом? Опомнись! Им можно убивать только Ступивших на Путь, норанов! Но ведь никого из нас нет за пределами планеты! Ты хочешь осквернить оружие и запятнать свою честь?!

— Не кричи на него, Ильдар. Меч — символ. А его честь — это его честь. Пусть берет.

Я благодарен отцу за его слова. Снимаю меч со стены, несколько мгновений любуюсь на причудливый синий рисунок на лезвии, а потом оборачиваю вокруг пояса. Можно идти. Я ни с кем не прощаюсь — это не принято. Вступая на Золотой Путь, ты уже не принадлежишь ни себе, ни семье, ни клану. Лишь всей планете. Ты — Властитель.

Странно прийти туда, где ни разу не был. Не потому, что не хотел, а потому, что это было не нужно. Все межпланетники на космодроме в отличном состоянии — служба консервации свое дело знает. Задать программу расконсервации и спокойно подождать на краю поля, где пластбетоновые амазонитовые плиты сдерживают напор цепкой колючей травки.

Я сажусь на теплую зелено-белую пеструю поверхность и провожу по ней рукой. Прощание? Наверное. Золотой Путь требует полной отдачи. Встав на него, я должен забыть о своих чувствах, желаниях, мыслях. Помнить только о цели, которая и будет вести меня. Так что это последние сантименты.