Цвета дня

– К этому мы еще придем, – пообещал Бебдерн успокаивающе. – Мы к этому придем, и месье ничего уже не почувствует. Надо только, чтобы он предоставил дело мне. – Он с наслаждением раскуривал сигару. – Уже с давних пор я испытываю глубокое отвращение к природе, – разглагольствовал он, развалившись в кресле. – Уже с давних пор, а если точнее, с тех пор, как она приняла мое обличье. Мой рост метр пятьдесят пять, с одной стороны – ничего, с другой стороны – я ни красив, ни даже просто хорошо сложен. При таких данных, разумеется, нужно иметь идеал. Но реальность всегда в конечном счете навязывает себя вам, и тогда есть только одно убежище – в искусственном. В этом смысле я никогда не сумел бы полностью высказать месье, как я благодарен ему за его усилия. Еще несколько таких борцов, как месье, и в итоге нам действительно удастся перетащить мир по ту сторону зеркала. Все, чего заслуживает реальный мир, так это получить тортом в физиономию. Я всегда самым внимательнейшим образом следил по газетам за усилиями месье. С моим отвращением к реальному. Впрочем, всякий раз, когда я читаю, что над Голливудом нависла угроза, что зарплату звезд сокращают, я чувствую, как почва уходит из-под моих ног. Все эти чудесные личные жизни… Без них мне бы пришлось жить самостоятельно… Брр! По-моему, так нам всем следовало бы платить особый налог, чтобы помочь вам распуститься полным цветом. Нечто вроде морального перевооружения.

Безгранично по-свински:

– У месье, похоже, было немало женщин, а? Я имею в виду настоящих. Он не довольствовался идеями или наличием идеала?

– Зовите меня Вилли, – добродушно сказал Вилли.

– Можно? Правда можно? Знаете, начиная с тридцать пятого я не пропустил ни одной баррикады, я всегда оказывался тут как тут. Так теперь мне можно?

– Ну да.

– О, Вилли! – сказал Бебдерн нежно. – О вы, великий Вилли, царствующий на земле! Позвольте мне завязать вам шнурок, он развязался.

Гарантье стоял, глубоко засунув руки в карманы пиджака, сжав губы в тонкой усмешке, с особо подчеркнутой изысканностью стремясь показать, что он отказывается мараться вместе с другими.

– Ну что ж! – сказал он. – Прибегать к бурлеску, быть может, и не очень мужественная позиция, но я допускаю, что жить трудно. Тем более что у вас это не получится.

– Да нет же, получится! – запротестовал Бебдерн. – У нас даже наверняка получится! Не так ли, Вилли?

– Что? – спросил Вилли, который слегка одурел и видел уже трех Бебдернов и двух Гарантье.

– Как что? – возмутился Бебдерн. – Да все! Я – сторонник прогресса, я верю в прогресс. У нас получится!

– У вас не получится! – сказал Гарантье.

Вилли ударил кулаком по столу.

– Черт побери, черт побери, – заорал он, – да что у нас получится?

– Все, абсолютно все! – торжественно заявил Бебдерн. – Я – сторонник прогресса, я верю в безграничный прогресс человечества! Да, кстати, к примеру, у раков спазм длится двадцать четыре часа, так вот, благодаря Лысенко, благодаря марксистской генетике, у нас это тоже получится! Credo! [18]

– Полагаю, что, знай я достаточно крепкое ругательство, я бы выругался, – сказал Гарантье. – Я бы выругался, чтобы вы провалились в тартарары.

– Народный гнев, а? – возрадовался Бебдерн. – Vox populi? [19]

Гарантье повернулся к морю:

– Когда я вижу море, снаружи, я даже уже не знаю, взаправду ли это.

– Бросьтесь внутрь, вот и узнаете! – пробурчал Вилли, стараясь отобрать бутылку у Бебдерна.

– Нужно попытаться все смешать, что тут еще поделаешь, – сказал Бебдерн, с сигарой в зубах, с шампанским под рукой. – Речь идет о том, чтобы переодеть и тщательно загримировать все вещи, размалевать реальность так, чтобы потерять из виду человечное, то есть отсутствие оного. За неимением человечного – а я понимаю под этим, конечно же, человечное гуманистическое и гуманизирующее, по-нежному терпимое и невозможное в человеческих силах, – за неимением человечного нам нужно работать над чем-то таким запутанным, чтобы уже нельзя было отличить нос от задницы. Это то, что называют творением цивилизации.

Вилли чмокнул Бебдерна в лоб, а Бебдерн Вилли – в щеку. Они походили на двух нежно любящих друг друга обезьян.

– Агата? – спросил Вилли.

– Агого, – сказал Бебдерн.

– Хопси-хопси?

– Тротто о coy гей!

– У вас не получится! – повторил Гарантье. – У вас не получится разжать тиски идеализма на вашей голове, это говорю вам я.

Бебдерн сделал вид, что поднимается.

– Я ухожу, – заявил он обиженным тоном. – Я пришел сюда, чтобы оказать вам услугу, а не для того, чтобы меня оскорбляли. Я хочу, чтобы мой фарфор уважали! Я не позволю, чтобы меня называли идеалистом!

– Ну-ну! – сказал Вилли, удерживая его. – Я дам вам банан.

– Что ж, это меняет дело, – сказал Бебдерн, вновь усаживаясь.

Из-за того, что он так долго смотрел на чаек, Гарантье в итоге стал походить на чеховского персонажа.

– Впрочем, вы правы, – презрительно процедил он. – Мне понятны ваши усилия. У вас – как у класса – одна надежда – видеть мир абсурдным. Тогда у вас появился бы небольшой шанс выплыть.