Рыбке уже не сорваться с крючка, решил Вилли. Но он чувствовал себя польщенным тем, что сказал Росс: что он действительно вписывается в великую традицию. Сейчас он ему покажет, что такое великое искусство.
– Вы им передадите, что на сей раз я им обещаю быть паинькой.
– Вы сами знаете, как это было бы ужасно, – сказал Росс.
– Они вам рассказывали о моем последнем сценарии?
– Нет. Они знают, что я вас очень люблю.
Вилли сделал глоток шампанского, поставил фужер.
– Почему же, они думают, Энн держится за меня? – спросил он мягко.
Уже многие годы Россу хотелось ответить на этот вопрос.
– Из жалости, – сказал он.
Майти Маус чуть было не расквасил себе морду о землю, но Вилли даже и глазом не моргнул.
– Сейчас я вам все разложу по полочкам, Макси. Но начну с того, что скажу: я не совсем потерял голову. Вы им передайте, что я прошу, чтобы мне дали еще один шанс – а именно как универсальному гению. Обещаю, что буду себя сдерживать – в художественном плане – и они смогут навязать мне какую угодно съемочную группу. Можете сказать им еще и следующее: я хочу быть совершенно искренним. Впрочем, признаюсь, речь идет об искренности, заготовленной заранее и давно. Но я веду переговоры с итальянскими капиталами.
– Вилли, вы говорите с человеком, знающим, что они собой представляют.
– Вы, похоже, не подозреваете о моей известности на континенте, – сказал Вилли.
Ему было чертовски весело. А ведь он еще не нанес Россу удар в самое чувствительное место: ниже пояса.
– Я не говорю, что вы не смогли бы набрать капиталов на фильм-другой, – я бы сказал вернее – на один, если он
На сей раз Вилли выдал все, что припас:
– Не знаю, известны ли вам условия, в которых живу я со своей женой, Макси.
Росс прервался на полуслове. Он выглядел смущенным.
– Не вижу связи.
– Я начинаю уставать от этой милой шутки, Макси. Я отлично знаю, что это шутка, приносящая доход. Но я не хочу без конца продолжать разыгрывать из себя жеребца. Не делайте такое лицо: я прекрасно знаю, что из-за того, что вы живете с кодексом Хея в руках, он проник вам внутрь и вы все стали большими моралистами. Мне очень жаль, если я напугал вас. Но мне это понемногу начинает осточертевать. Я даже начинаю уменьшаться в своих собственных глазах как личность – что уже серьезно. Можно быть сутенером до некой определенной черты, но не дальше. Не в моральном плане, разумеется, не в моральном: в моральном плане на меня можно рассчитывать до конца. А
Он привел несколько подробностей. Росс побагровел. Вилли знал, что он в некотором роде обожает Энн.
– Вот что такое моя жизнь. Я отлично знаю, какой доход мне это приносит. Но можно защищать свои интересы лишь до какого-то определенного предела – не дальше: это, по – моему, ваша формулировка, И у меня есть контракты с другими звездами, которые не приносят мне столько денег, но зато и требований у них поменьше. К примеру, малышка Мур: она только что вылезла из моей постели. Но с ней – это для удовольствия. Не для заработка. Иными словами, я начинаю уставать. Я начинаю уставать также и от идеальной пары, и от вашей проклятой рекламы: кончится тем, что вы мне внушите комплекс неполноценности. О, успокойтесь: я не готов бросить начатое – если мне будет позволено так выразиться. Но для меня важно, чтобы оно принесло мне максимум денег. Вот.
Вилли, грызя печенье, взглянул на Росса с интересом. Он был уверен, что у него получилось. Он был уверен, что верно взял прицел. Всегда достаточно взять у противника на прицел уважение к человеческой личности, и вы наверняка его обезоружите. Так что он наблюдал за Россом с задорной улыбкой. Забавно, думал он, до чего люди готовы к встрече с низостью, они всегда настолько уверены, что она может на каждом шагу прыгнуть им в лицо, что самые хитрые из них тут же дают себя убедить, не стараясь уже перепроверить, посмотреть, не обманывают ли их: как только речь заходит о низости, они уверены, что это правда. А ведь Росс знал Энн не один год, он питал к ней немое обожание – наполовину влюбленное, наполовину отеческое. Только, подумал Вилли, всякий раз, когда он нас видел, он, наверное, задавался вопросом, что нас держит вместе.