Цвета дня

Он достал из кармана несколько конфеток от астмы и дал им. По дороге на Горбио они вышли из деревни. У возвышавшегося над пейзажем небольшого кладбища Вилли остановился и, похоже, заинтересовался: у каждой могилы был восхитительный вид на море, небо и оливковые холмы. Он даже начал было раздеваться, бурча, что хватит с него мучений и что он собирается лечь, и Бебдерну стоило неимоверного труда убедить его продолжить борьбу, не склонять головы перед осаждающими, и он даже стал рассказывать ему про Комнина, последнего из императоров, который умер с мечом в руке, сражаясь под стенами осажденной столицы Византии. Разумеется, Вилли был весьма польщен таким сравнением, поддался на уговоры, завернулся, мысленно, в пурпур, и снова бросил мир себе на плечи, и возобновил борьбу под взглядами детей, которые смеялись и даже не подозревали, с ужасом думал Бебдерн, что их будущее и будущее миллионов других детей поставлено на карту. Но все, что можно сделать, это дальше обеспечивать оздоровление мира, а, в общем-то, именно так родился первый смех. Поэтому они продолжили ковылять под бременем своей ноши, во фраках, с негнущимися манишками, которые они противопоставляли природе как какую-нибудь прокламацию достоинства. Мальчуган с девчушкой шагали впереди них, держась за руки.

– Уже! – проворчал Вилли, показывая на них пальцем.

Дети остановились у подножия тропинки, карабкавшейся через лес из сосен и оливковых деревьев под скользившими облаками, и Вилли с Бебдерном задрали носы к вершинам.

– Это на самом верху, – сказал мальчуган. – Нужно пересечь ручей.

– Чем они могут заниматься там, наверху? – спросил Вилли.

– Э, любовью, черт побери, – сказал самый юный из Эмберов. – А вы что думали?

– Вы слышите, Бебдерн? – завопил Вилли. – Они развращают даже детей!

– А мне плевать, – заявил Ла Марн, которого здесь уже и не было вовсе. – Я через три дня отправляюсь в Корею, так что уж не думаете ли вы.

– Остается лишь подняться по прямой, – объяснил мальчуган. – До Прыжка Пастуха, вон там. Один господин уже поднялся. Он почти всякий раз поднимается, когда они там.

– Это далеко? – забеспокоился Вилли.

– Если взбираться быстро, можно подняться за десять минут.

– Черт побери, – сказал Вилли. – В кои-то веки я выбираюсь на природу, так надо же, чтобы она оказалась под наклоном!

Они принялись взбираться под насмешливыми взглядами ребятишек. В воздухе пахло сосновой смолой, и Вилли начал ужасно чихать; они в панике чувствовали смыкающийся над ними со всех сторон свежий воздух и всю безграничную красоту земли, пытавшуюся обезоружить их. Но из всех странствующих рыцарей граф де Бебдерн, де Мюнхен, де германо – советский Пакт, де Бухенвальд, де Нагасаки и «де» других мест предательства был, возможно, самым неуступчивым, и его было труднее всего утихомирить. Из-за всей этой массы первобытных запахов, которая, казалось, и слыхом не слыхивала об интеллекте, он окончательно потерял голову и принялся напевать:

– Я лю. люблю звук рога.

– Заткнись.

– Я лю. люблю звук вечернего рога в глубине лесов! – пел Бебдерн басом, положа руку на сердце. – Надеюсь, вы осознаете, что весь декаданс западного мира умещается в этом единственном стихе? Он потерялся в лесной чаще, наступает вечер, а он знай себе напевает мелодию! – (Про себя: все равно они не пройдут!)

Последний из Комнинов и последний из Раппопортов очутились, таким образом, не перед стенами столицы Византии, а перед ручьем, через который, разумеется, была перекинута доска, но кто-то вытащил ее на другой берег и они не смогли пройти, и Вилли яростно суетился у кромки воды.

– Это моя! – запинался он. – Это моей любовью они занимаются! Я хочу увидеть, на что это похоже – счастье!

– Как можно заниматься любовью на пути ста пятидесяти трех танковых дивизий? – удивился Бебдерн.

– Пятидесяти двух.

– Как пятидесяти двух?

– Ста пятидесяти двух танковых дивизий, – сказал последний из Комнинов. – Ни одной больше у них нет.

– Как нет? – разъярился Бебдерн. – А та, что они уже два дня держат в Карпатах? Вы что, газет не читаете?

– Сто пятьдесят две, – упорствовал Вилли. – Когда вы перестанете сеять панику?

– Это лучше, чем зарывать, как страус, голову в песок в атмосфере псевдобезопасности! – взвился Бебдерн. – Говорю вам: сто пятьдесят три дивизии вместе с той, что они держат в Карпатах!

– Сто пятьдесят две, – сказал Вилли мрачно.

– Сто пятьдесят три!

– Сто пятьдесят две!

Тут дело чуть было не дошло до драки, поскольку каждый хотел доказать другому, что он в курсе грозившей им опасности, но, к счастью, Бебдерн вспомнил, что они здесь не затем, чтобы узнать правду, а, напротив, чтобы бежать от нее, забыть про нее, решительно отвергнуть ее; их задача – отбиваться тортами с кремом от всей чудовищной глупости серьезного. Поэтому он столковался с Вилли на ста пятидесяти двух, бросив карпатскую дивизию на произвол судьбы. – У меня идея, – сказал Вилли. – Нужно просто взобраться на холм напротив, и тогда не придется переходить через ручей. Этот холм выше того, что на том берегу, может, мы что-нибудь и увидим.