Цвета дня

Я не прошу тебя ни об отдыхе,
Ни о покое Души или тела.
Я не прошу тебя ни о богатстве,
Ни об успехе, ни даже о здоровье.
Обо всем этом тебя столько просят,
Что ты, наверное, все уже роздал.
Дай мне, Господи, то, что у тебя осталось,
Дай мне, Господи, то, чего у тебя не просят.
Я хочу опасности и тревоги,
Я хочу волнений и схваток,
И чтобы ты дал мне это, Господи,
Окончательно и бесповоротно.
Чтобы я был уверен, что это у меня будет всегда,
Ибо у меня не всегда хватит мужества
Попросить об этом тебя.
Дай мне, Господи, то, что у тебя осталось,
Дай мне то, чего не хотят другие.

Но я в очередной раз не сообщаю вам ничего нового. Уверен, что все вы читаете эту молитву перед сном.

Но вы, наверное, считаете, что все это значит требовать от женщины слишком много, знаю. Но в том и состоит все чудо, вся надежда жизни, что они на это способны.

Они вам улыбаются — и все вдруг становится так, как будто никто и не умер.

Все ваши товарищи возвращены вам в этой улыбке.

Нет, это не святотатство. Нет, потому что я неспособен на такое святотатство.

Я их слишком любил.

Так что нет обреченных идей.

Вам ничего с нами не поделать. Вы можете только очистить наши карманы. И от поражения к поражению, вплоть до вашего последнего грабежа, в нас будет не пустота, а лишь свободное место.

Вам ничего с нами не поделать, вы можете обзывать нас лирическими клоунами и борцами за обреченные идеи, швырять нам в лицо свои кремовые торты, но зарубите себе на носу, мои барашки: в конечном счете, именно в кремовых тортах найдут нетронутый отпечаток человеческого лица. Именно туда придется рано или поздно отправиться однажды на его поиски, чтобы снять с него отпечаток и воссоздать.

Вам ничего не поделать с этим человеческим лицом.

Ваше презрение и ваш цинизм, ваша наглость и ваша преступная диалектика необходимы нам: это форма, в которой навсегда отпечаталась честь быть человеком.

Мы — на дежурстве.

Для нас даже не победа — главное, важно — продолжать проигрывать в правильном направлении.

Впрочем, правое дело не проигрывают никогда, ибо речь идет не столько о том, чтобы постоянно держать человека на высоте справедливости и братства, сколько о том, чтобы сохранить для него эти вершины.

Пусть остаются над нами, но так, чтобы мы всегда могли смотреть на них.

Какой Морис Эрцог стал бы мечтать о том, чтобы провести жизнь на вершине Анапурны?

Ну а тем, кто лукаво, тем, кто ловко, тем, кто жалобно, тем, кто медленно, но верно, тем, кто монетка к монетке и мало-помалу, — вот тем мы ответим, мы, лирические клоуны, люди левых взглядов, вечно стонущие в погоне за человеческой нежностью, терпимостью и братством: о вы, пешие, что боитесь лиризма, как ваши плоские ступни боятся мелодии вальса, апостолы курчавого реализма, в ком от мужского и есть только то, чем вы писаете! то, что в очередной раз ускользнуло от нас, построило наши сердца по своей мерке. После такого уже и невозможно отказаться. Ибо мы ни от чего не отказываемся, о вы, восседающие на своих задницах, как бы желая уберечь их. Ни от терпимости, ни от чувствительности, ни от уважения к человеческой слабости, — это наши цвета, мы шагаем, устремив взгляд на них, мы следуем за ними.

Когда-то перед вылетом эскадрильи каждое утро экипажам выдавали ракетницы, из которых мы стреляли в небо, когда на горизонте показывался неизвестный самолет.

Если он отвечал нам соответствующими цветами, мы знали, с кем имеем дело. Если же у него их при себе не было, то пусть даже на нем были наши опознавательные знаки, пусть даже он был сделан у нас, пусть даже казалось, будто он летит с нашей стороны, мы не давали ему приблизиться.

Это было то, что в Королевских военно-воздушных силах называли «цветами дня»: благодаря им мы отличали друга от врага.

И в эти смутные времена, когда ничего не ясно, когда нет уверенности, когда ни одно дело не является полностью правым, когда никто не показывает своего истинного лица, когда всё — хитрость, ложь, маскарад, и когда сама искренность является уже лишь искусством, именно у этих как бы вживую присутствующих — едва различимых, зыбких, полустертых — цветов чувствительности, терпимости и свободы, оставленной каждому человеку, чтобы он мог выбрать свой собственный источник вдохновения, именно у этих поблекших цветов старого человеческого дня буду просить я на каждом шагу ответа, с кем я.

Давайте хорошенько поймем друг друга.

Я защищаю не только идеи.